самостоятельным маяком, способным осветить горизонты, но чужой свет был к ней куда ближе, чем она думала. И она будет греться в его лучах столько, сколько сможет.

— Кто будет мне все это рассказывать, если я сделаю то, что вы просите? — тихо спросила Соня, прерывая уютное молчание.

— Ты не одна, — просто ответил Тимур Андреевич.

И правда…

Через неделю Соня притащила к нему домой самого пухлого и симпатичного котенка, родившегося у одной из кошек, которых она кормила несколько месяцев. Он был черным, самым бешеным, непутевым среди помета и уже осознанно царапал хватавшие его руки, и Соня подумала, что Тимур Андреевич обязательно найдет с ним общий язык.

Тимур Андреевич ругался и грозился взять за шкирку и котенка, и Соню и выпнуть их обоих из подъезда, чтобы летели далеко, долго и красиво.

Но подарок принял. Вместе с нелегко давшимся обещанием упокоить его душу, когда погаснет последний огонек, надоест Муслим Магомаев и когда Соня научится рисовать дерево.

Эпилог, в котором по-прежнему хочется жить

2012

Соня взяла рисунок из рук большеглазой девушки с рыжими косами, и та смущенно и очень узнаваемо поежилась, ожидая критики.

Эйфелева башня. Как очаровательно, подумала Соня.

Ее наметанный глаз проигнорировал все ошибки, а добрая душа принялась хвалить все, что видела, потому что улыбка девушки была ужасно заразительной, а Соне хотелось улыбаться.

— Мама обещала, что отвезет меня в Париж, если закончу четверть без троек. Это моя мечта! Хочу забраться на самую вершину и посмотреть на город!

Соня взглянула на пылающие энтузиазмом и предвкушением глаза, и в ее груди вдруг стало очень тесно. Болезненная ностальгия уколола в сердце знакомой, но светлой грустью.

Ей тоже было шестнадцать, и она тоже с такой же надеждой и усердием двигалась по направлению к тому будущему, где осуществится ее мечта.

— Обязательно поднимешься, — пообещала она.

Кристине недавно исполнилось сорок шесть лет, но вид она сохранила свежий и молодой, словно вместо целых тридцати лет прошло всего десять или пятнадцать.

Соня приезжала в гости к своим бывшим ученикам раз в несколько лет. Те встречали ее с радостью и гостеприимством, а она искала в их лицах следы прошедших лет и с грустью улыбалась, когда находила их.

— Так, а что там у тебя с французским? — спросила Кристина, заходя в гостиную с большим подносом пирожков.

— Боже! Ну куда ты столько?.. — ахнула Соня.

— Я помню, что ты обжора. Так что там с французским?

— Да все нормально с французским. В девяностые еще выучила.

— И хорошо?

— На три года жизни в Бордо хватило.

— Преподавала там?

— Ага.

Соня везде преподавала. В конце концов, от призвания никуда не деться.

— Как насчет того, чтобы моей мелочи дать пару уроков? — спросила Кристина.

— А твоя мелочь такая же капризная, как и ты?

— Она такая же лютая, как и Дима!

К этому Соня привыкала долго.

Бывшие ученики повзрослели, обзавелись семьями и растили детей. Их детям было столько же лет, сколько и их родителями, когда их впервые повстречала Соня.

Дима Корешков с Кристиной Мамаевой переехали в Горький и ожидаемо поженились, у них подрастала вторая дочь, и теперь все друзья семьи приезжали уже к “Корешам”. Коля Тихорецкий стал дизайнером и растил двух близнецов, а Мишу Воронина Соне приходилось вылавливать не в России, а в других странах, потому что он тоже был тем еще путешественником.

Все устроились в жизни, и Соня гордилась каждым. И немножечко собой тоже, считая, что несмотря на ошибки и нелепости своего первого года преподавания, она все-таки внесла хороший вклад в чужие судьбы.

После похода к семье Корешковых Соне поплохело от набитого желудка, поэтому, отправляясь в еще одно место встречи, она выбрала долгий путь. На крышу высоченной многоэтажки она поднималась без лифта.

Когда город начали активно застраивать домами с более чем десятью этажами, она с предвкушением ждала каждого нового раза, когда сможет подниматься все выше и выше, чтобы обозреть панорамы родного города.

Соне нравились небоскребы. Она побывала во многих странах и поднималась на немыслимые высоты, но все равно неизменно возвращалась домой, чтобы отыскать новенькую многоэтажку и пробраться на ее крышу, полюбоваться ночным городом, утопающим в иллюминации, которой с каждым годом становилось все больше, и встретить рассвет.

Рассветы в Нижнем — уже давно не Горьком — она любила больше закатов. Прошло столько лет, а она была все такой же ранней пташкой, поднималась затемно и под чашку кофе с балкона следила за тем, как алые, розовые и оранжевые всполохи поднимающегося солнца разукрашивают небосвод и воды Оки.

— Однажды я тоже захочу умереть, — задумчиво сказала Соня.

Виктор рядом с ней слегка напрягся — она почувствовала это своим плечом — но улыбку из голоса он никуда не дел.

— Вряд ли ты, как Тимур Андреевич, найдешь такую же упрямую последовательницу, которая решит, что на самом деле ты не хочешь умирать.

Соня не думала о последователях. Перед смертью такой грех ей на себя вешать бы не хотелось.

— Однажды я захочу умереть, — повторила она. — А ты не захочешь.

— Ох… Соня, ну конечно же, я не захочу твоей смерти.

Он понял ее с первого раза.

С годами он не растерял ни былой привлекательности, ни раздражающей порой высокомерности, ни страсти к метафорам, которые он научился использовать для того, чтобы лишать разговоры излишней серьезности и сглаживать острые углы в спорах. Но и Соня свою серьезность не растеряла, поэтому дотошно поднимала неприятные темы и искала ответы, которые либо пока не могла получить, либо получала, но не слышала их, потому что не хотела.

Когда-то давно она ненавидела тот факт, что ей придется понести бремя долгой жизни, мучилась вопросом, почему оно досталось именно ей и как она справится с этой участью.

Когда-то она думала, что никто не вправе отдавать этот дар тому, кто его не просит. К несчастью, сейчас она думала так же, и оттого ей было безумно горько, потому что дорогих сердцу людей в свое долгое путешествие она взять не могла.

Они все старели.

Они все умрут раньше нее.

Виктор взрослел красиво, наливался зрелостью, как терпкое вино, становился умнее. Он стал писать книги, чтобы оставить свой след в истории. Соня бережно складывала их в своей личной библиотеке, страшась мыслей о том будущем, в котором ей захочется их перечитать.

— Ты не захочешь своей смерти, — сказала она, прижимаясь к теплому боку.

— Не захочу, — подтвердил он.

— И я не захочу твоей смерти.

— Я на это