За последний год я постоянно встречалась со смертью. Отравленный кинжал охотников — в тот раз Серая Госпожа подкралась неожиданно, не давая времени на осознание. Ночью в поместье Кагероса я дрожала от испуга, но долг перед кланом победил. Дальше было легче: встреча с Кадмией и соглашение с Юнаэтрой — я почти приняла неизбежное и рассматривала свою жизнь как монету, на которую сумею выкупить у судьбы благополучие тех, кто мне дорог.

Говорят, привычка побеждает страх.

Я слишком часто сталкивалась со смертью и потому устала… устала боятся, бороться, примирилась с неизбежным. Я сделаю то, что должна, и если в итоге южной эссе суждено исчезнуть из подлунного мира, не имеет значения.

Иногда мне чудилось, что я уже мертва.

Ледяное пламя — я всегда считала эти слова просто красивой метафорой, одной из тех, что так любят использовать поэты вроде знакомой драконицы из восточного клана. Оксюморон. Парадокс, сочетание несочетаемого, слияние смысловых противоположностей.

Негреющий огонь. Жизнь, пойманная, замершая в одном мгновении.

Когда двери в большой зал раскрылись, и пахнущие хвоей сквозняки мазнули по обнаженным рукам, приветствуя и зовя внутрь, именно это определения первым пришло на ум.

Очарованная, я застыла на пороге, позабыв обо всем.

Огромное пространство было залито холодным сиянием. Бледно-голубой мрамор натерли воском до такой степени, что он, казалось, горел сам, отражая пламя свечей — белые звезды на кончиках тонких восковых спиралей. Сотни тысяч огоньков прятались среди пушистых ветвей голубой ели — величественной четырехсаженной красавицы, мерцали в многоэтажных хрустальных люстрах, спускающихся с потолка. Превращались в магический снег, что кружился по залу и бесследно исчезал, едва коснувшись пола.

Украшения на стенах напоминали застывшие языки пламени. Барельефы из неведомого мне прозрачного материала — льда, стекла, лунного камня? — перемежались зеркальными вставками и рождали иллюзию, что собравшиеся драконы очутились в сердце лазурного пожара, охватившего парадную дворца Аратая. Леди и лорды Северного Предела — серебряный шелк и белый кашемир, светло-серое сукно и пепельный бархат — казались то ли искрами, то ли фантомами, что порождает разум, когда долго смотришь в костер.

Красивое зрелище, пугающее и одновременно завораживающее, как зимняя сказка, которую рассказывает мать у колыбели болеющего ребенка, а может, последний сон, что настигает заблудившегося в снегах путника

Ледяное пламя.

Застывшая жизнь… застывшие чувства.

Ледяное пламя сегодня было снаружи и внутри меня.

Исхард потянул в зал, и я опомнилась. Секундное наваждение схлынуло, сменившись привычной скукой.

— Павайка, идем, — позвала я вынужденную компаньонку.

Флейты и арфы наполняли пространство тихой ненавязчивой мелодией, похожей на перезвон льдинок. Лицо девочки, утратив вечно недовольную гримасу, светилось от восторга. Несмотря на влияние, которым обладала семья Иньлэрт, птенцу вряд ли приходилось часто бывать во дворце.

Однажды приемы станут для нее обыденностью, не вызывая ничего, окромя раздражения от нелепой траты времени или, наоборот, счастья, если девочка окажется такой же любительницей интриг, как ее старшие родственницы. Но пока наследница чистокровных взирала на окружающих драконов с незамутненным интересом.

На нас тоже смотрели. Здоровались, желали высокого полета, неуклюже втягивали в разговоры. Новый год праздновался в полуформальной обстановке, без герольдов и торжественных речей. Но южная эсса, сестра Повелительницы Харатэль, по-прежнему воспринималась диковинкой, а рыжие волосы привлекали излишнее внимание.

Это слегка раздражало, рождало невольное сравнение со зверушкой в зоопарке, выставленной на потеху почтенной публике.

— Доброго вечера, эсса Иньлэрт, эсса Ланкарра.

— Рады встрече, леди Касаюмед.

— Эсса Иньлэрт, это счастье — видеть, что вы уже оправились. Известие о вашем ранении очень огорчило и напугало нас.

Сколько можно мусолить одну и ту же тему?! Волнение северного клана за своего Повелителя ожидаемо и понятно. Но каждый раз, когда речь заходила о злополучном задании, я чувствовала себя… неуютно, точно вор, который на днях обчистил купца, а теперь вынужденно вернулся на место преступления и гадает, знают ли окружающие о его вине или случайно выбрали для встречи именно эту «лавку».

Исхард, по крайней мере, ни словом не обмолвился о медальоне. Сама я каждый раз останавливалась в шаге от признания, не в силах выбрать, что хуже: если мне поверят или если сочтут сумасшедшей?

Муки совести облегчал единственный факт: снежный лорд находился рядом со мной — живой и почти невредимый. Но, похоже, этот «нарыв» еще долго будет продолжать дергать.

Надеясь отвлечься, я рассматривала спутниц леди Касаюмед. Молоденькая драконица, старшая сестра Сойки, кокетливо хлопала глазками, взирая на моего кавалера с восторженным придыханием, сменившимся разочарованием, когда Исхард проигнорировал все туманные намеки, отвлекшись на вопрос одного из ее братьев.

Я невесело хмыкнула. Диковинная зверушка? Вор? Похоже, я самонадеянно приписывала себе чужие заслуги. Это северный эсса пользовался популярностью, впрочем, как и остальные немногочисленные мужчины, сумевшие вырваться из подлунных королевств на несколько часов.

Война смеялась над сверкающей мишурой праздника, за которой смертные спрятались от жесткой правды. Пробиралась сквозняками в щели, напоминала о себе в мелочах. Достаточно было обратить внимание, что сегодня на балу присутствовали в основном женщины и птенцы около порога совершеннолетия.

Разговор между тем продолжался.

— Как жаль, в этом году мы снова не услышим Селену. Эсса Иньлэрт, до нас доходили слухи, что леди Харэнар — частая гостья в вашем доме. Неужели вы не могли уговорить ее порадовать нас сегодня?

— Увы! Моя власть не распространяется на эту капризную женщину. Но, может, тем лучше? Ведь, как утверждают наши восточные братья, каждому событию определен свой срок. В том числе и песням.

«Мне снится сон о далеких землях…»

Вспомнился прошлый Новый год: зал в таверне, наполненный ароматом домашней снеди и теплом — не тем, что приносит растопленная печь или пылающий камин, а ощущением большой дружной семьи, которой на несколько часов стали собравшиеся на праздник жители Шахтенок.

«Мне снится сон о крылатых людях…»

Тогда я тоже ощущала оторванность от всех. Считала себя лишней и не понимала, быть чужой среди чужих… проще, не так обидно.

«По капле в вечность уходит время…»

Все казалось проще. Глупый взбунтовавшийся птенец, я ведь пусть и отрицала, по-прежнему цеплялась за иллюзию всесильности и непогрешимости сестры и хотела собственными руками устранить разрушившую мой уютный мирок неправильность. Верила в святость семейных уз и бессмертие друзей. Черное оставалось черным, белое — белым. И будущее дышало не жестокой предопределенностью, а отчаянной надеждой!