Углубившись в промзону, они сошли с асфальта на дорогу, устланную квадратными чугунными плитами. То и дело, сигналя, мимо проносились электрогрузовики. Дымили черной копотью вдали высоченные краснокирпичные трубы. Серые стены цехов окружали со всех сторон, создавая лабиринт, и старик с Жуковым долго петляли в нем, пока добирались до нужного цеха. Старик поведал, что Хортицкий трудовой лагерь разделен на несколько автономных секторов. Лагерь большой, это сделано для наиболее эффективного контроля населения. Как говорится, разделяй и властвуй. Ивану все хотелось спросить про хищных кошек на острове, но он не решался, осторожничал.

– Это есть сборка номер один. – Трость поднялась над плитами, указав на здание размером с нормальный крытый стадион. – Раньше тракторы тут собирали, а потом…

Они подошли к здоровенным стальным воротам. Старик притормозил у электрощита на бетонном столбе. Помимо черных и красных тумблеров, на щите имелась темно-синяя пластиковая кнопка, никак не обозначенная. Вот ее старик и утопил пальцем, а затем отчетливо произнес:

– Илья Степаныч с новеньким.

Надо понимать, старика так зовут.

Створки ворот, чуть вибрируя, разъехались в стороны ровно настолько, чтобы можно было пройти.

Внутри было дымно, гудели компрессоры вентиляции, пахло пластиком и чем-то горелым. Свет проникал в цех через большие окна, расположенные метрах в десяти от пола, покрытого такими же чугунными плитами, как и вся горизонталь промзоны снаружи. Только тут поверх плит еще насыпали опилок, грязных, пропитанных маслом.

Ивана и старика поджидали двое вэвэшников, стояли, широко расставив ноги и похлопывая дубинками по ладоням – местный жест особого расположения к новичкам. А что, если захотят установить его личность? Ведь от наклеек-отпечатков давно не осталось и следа… Иван сбавил скорость.

Солнцезащитные очки вертухаев следили за каждым его движением.

Шаг, еще, ближе… Дыхание участилось, кровь стучала в висках. Только бы себя не выдать, авось пронесет и…

Он напрасно волновался. Здесь не надо прикладывать ладонь к сканеру. Здесь вообще ни у кого нет сканеров.

Идентифицировать личность? Да наплевать вэвэшникам на имя, данное папой-мамой. Гаркни личный номер, когда на тебя обратило взор руководство. Остальным можешь рассказывать что хочешь. Придумай какую угодно кличку, на которую будешь отзываться, высунув от радости язык. Старая жизнь – за периметром. Здесь имеет значение только татуировка на черепе, а прочие биометрия с биографией не только Ивана, но любого вообще раба никому не интересны.

Спрашиваете ли вы имена у колес своего электрокара, у подошвы ботинка, у крышки унитаза? Нет. Ни к чему. Главное – чтобы верно функционировали, выполняли то, для чего предназначены.

Вот и Жуков отныне сродни той самой крышке.

У ворот цеха сопровождающая и принимающая стороны обменялись репликами. Слова вроде знакомые, но в то же время какие-то странные.

– Доброго дня, шановни, – сказал старик.

– Та й вам не хвориты, дядьку, – прозвучало в ответ из-под респиратора.

– То вам вид мэнэ подарунок. Прыймайте.

Иван попытался понять, о чем говорят. Подарунок – это вроде подарок, созвучно. Террорист № 1 Жуков – тот еще подарок. Хвориты… Хворь, болезнь… Ага, значит, «и вам не болеть».

Все вокруг скрипело, жужжало, двигалось. А еще стравливало пар, пахло краской, отдавало тепло в спертый воздух цеха. Вертя головой по сторонам, Иван за стариком прошел мимо вэвэшников. И заметил: за ним наблюдают.

Работяга один интеллектуально очень вкалывал у станка – опуская пресс, задерживал его в нижней точке пару секунд и поднимал, ожидая, пока выдавленная из ленты горячего пластика емкость-коробочка отпадет от штампа, потом опять опускал пресс – а сам тем временем на новичка поглядывал.

Работяге лет тридцать с небольшим. Хотя кто знает, как на местных приятная лагерная обстановка влияет. Вряд ли молодит. Но так-то он вполне спортивный: плечи пошире, чем у Ивана, жира лишнего нет – это видно, ведь работяга не очень-то обременен одеждой. Фуфайка на голом теле расстегнута, и на груди у него набит рисунок – вроде вилки с крохотным держаком, но с тремя зубьями. Что за знак такой? Зачем?

Склонив к плечу лысый, как у всех тут, череп, работяга, уже не таясь, разглядывал Жукова.

– Хэй, москалыку, ты звидкиль? – спросил он, когда Иван, следуя за стариком, подошел ближе.

Из всего сказанного удалось понять лишь одно слово – «ты».

– Что, извините?

– Я говорю, ты откуда такой красивый? «Мэ» в личном номере – это шо такое? Минск, чи шо?

– Москва.

– Ох ты ж епсель! – Глаза вопрошающего округлились. – Ну красава! Жди ласковых гостей, москалик. Мы москвичей очень-очень любим… – Он недобро прищурился и, больше не проронив ни слова, занялся своими непосредственными обязанностями. Бзыч – пластиковая коробочка упала на ленту конвейера и унеслась вдаль. Бзыч – еще одна…

По периметру цех – что-то около километра. Жуков установил это опытным путем в тот же день, пока старик проводил ему экскурсию, рассказывая о красилке – отделении лакокрасочных работ, и о различных сборочных и упаковочных линиях с почти новым оборудованием, которое всего лет на десять старше Революции… Цех работал в две смены. И до конца первой старик велел соединить триста пар передних лап с обезглавленными пока что тельцами йоркширских терьеров. А вообще надо за смену соединять две тысячи пар с двумя тысячами телец.

Ивану стало смешно, когда он уяснил задачу. Надо же, в Союзе тысячи трудовых лагерей, в которых тысячи цехов, а он умудрился попасть в тот самый, где собирают точно таких же робопсов, как у министра Сидоровича. На соседней линии, кстати, собирали кошек-сфинксов, так что, памятуя о знакомстве с любимицей Мамонтенка, Иван встал у конвейера почти что с радостью. Делать безобидных терьеров все-таки приятнее, хоть работенка все же ему досталась нудная.

Рядом встал старик. Или же Иван рядом с ним, тут как посмотреть.

Положив трость на пол, Илья Степанович, несмотря на близорукость, ловко прилаживал к тельцам задние лапы, после того как терьеры побывали в руках у Жукова. С полчаса работали молча. Иван приноровился выхватывать из поддона детали и с щелчком вгонять их в пазы. Все это время старик одобрительно вроде косился, а потом первым нарушил молчание:

– Сигарета есть?

Иван едва не мотнул головой, но вовремя вспомнил, что Серпень дал целую пачку. Без отрыва от производства, ведь конвейер может остановить только начальник цеха, он похлопал себя по одежде, нашел. Водные процедуры в вагоне могли уничтожить курево, но нет, пачка уцелела, не раскисла даже.

– Угощайтесь, Илья Степанович. – Иван вогнал очередные лапы в очередной паз и протянул открытую пачку.

Из университетского курса психологии одно врезалось в память четко: люди обожают, когда запоминают их имена. Надо наладить отношения со стариком, который наверняка всех в лагере знает. Быть может, он поспособствует поискам, воздержавшись от угроз потушить монитор?..