На ходу дверца приоткрылась, вновь высунулась лысина:

– Брезентом накройся!

Накрылся без разговоров, не переча и не спрашивая зачем. В дыру, проделанную пулей, увидел, как к шайке Костыля бегут вэвэшники, как сам Костыль мечется, не зная, куда направить оружие – на уезжающий грузовик или на вертухаев, явившихся подозрительно вовремя – для Ивана вовремя, не для раба-мстителя. А потом грузовик тряхнуло на колдобине, Иван ударился лицом… Опять сунулся к дырке. Работяг как раз уложили мордами в плиты. Костыля в том числе. У того хватило мозгов не сопротивляться властям и не стрелять в охранников при исполнении.

Кстати, откуда взялись вертухаи? Просто мимо проходили? Подозрительное совпадение. Ивана вычислили, ведут за ним наблюдение? И что это за грузовик? Зачем водиле понадобилось лезть под пули ради спасения незнакомца?

Не понравилось все это Жукову.

Электрогрузовик притормозил у блокпоста. Вэвэшники зацепились с водилой – мол, хрена ты тут катаешься, и мало ли что в путевке указано, а что за груз везешь, а если досмотреть, а чего так грубо отвечаешь, а если обыскать… И так далее, и в том же духе.

Наконец грузовик покатил прочь. Несколько раз свернул. Остановился.

Вдалеке кто-то с надрывом кричал. Едва-едва слышался плач далекой сирены. А так – тихо, спокойно. Иван выглянул из-под брезента. Высоко в черном вечернем небе проплывал подсвеченный прожекторами дирижабль с гербом Союза на толстом боку. Почти как дома, почти как в Москве… Что-то протяжно заскрипело. А потом грузовик опять тронулся. Неба над головой не стало. Вместо него – стальные балки и стеклянные панели потолка метрах в двадцати от уровня пола. Грузовик вильнул и вновь затормозил. Хлопнула дверца. Жуков осторожно выбрался из-под брезента, выглянул в пулевое отверстие. Хм, стеллажи с пластиковыми ящиками, помеченными маркировками и пиктограммами – зонтик небось означает, что содержимое не стоит окунать в воду и кислоту.

– Ты шо, так и будешь там сидеть? Вылазь уже!

Сказано было явно ему. Иван поднял голову над кузовом. Тусклый свет ламп. И стеллажи, заставленные ящиками… На склад, значит, приехали.

И никого рядом. Только водила стоит, уперев кулаки в бока.

Жуков спрыгнул на плиты пола.

– Меня зовут… – он запнулся, – Маршал. А ты кто такой?

– Сам ты такой. А я такая. Ириской меня звать. Смешно?

Иван улыбнулся:

– Как конфету.

– Мама конфеты эти любила, вот и назвала. Любила конфеты больше, чем доцю. А ты б хоть спасибо сказал. А то неблагодарный вообще, как все мужики.

– Спасибо… – пробормотал он. Только сейчас сообразил, что перед ним не мужчина, не парень, но девушка. Девчонка еще. Ярко-зеленые глаза. Веснушки. Миленькая, в общем. Даже отсутствие волос не очень-то ее портило. – Спасибо большое!

– Та не за шо. Ты ж понял, шо то я натравила вертухаев на Костыля поганого и его шестерок?

Иван на всякий случай кивнул. А то ведь назовет дурным, что обидно все-таки.

– Удачно так натравила. Костыля поганого взяли с волыной на кармане, теперь ему не поздоровится. А может, вообще до смерти продержат его в морозилке. Я б сама на него ведро вылила.

– Где-где продержат? – перебил ее Жуков.

– Тю! В твоем лагере шо, морозилки не было?

– Ну-у… Не было.

– Морозилка – то яма такая, метров шесть глубиной, два на два. Туда раба провинившегося опускают голого, крышкой закрывают, и он там сидит, пока вертухаи не смилостивятся. Оно и летом не шибко там приятно, а зимой так вообще…

У Ивана мороз прошел по коже – он представил себе, каково это, сидеть голым в яме на морозе, ведь зимой тут, в отличие от Москвы, не очень-то жарко.

– А чего ты с ним так? Ну, с Костылем?

Ярко-зеленые глаза прищурились:

– Угрожал он мне. Говорил, если не отдамся, убьет меня, а потом мертвую все равно того-этого… А правда, шо ты его брата убил? Все только о том и говорят!

Вот оно как. Слухи быстро распространяются по лагерю.

– Правда. Только я не хотел убивать, так получилось.

– Тю! Будто стесняешься. Мне это нравится.

Вот так у Ивана Жукова появилась поклонница.

– А ты ж еще не только смелый и сильный, но и красивый!

Он хмыкнул. Ага, хоть сейчас на конкурс красоты: рожа опухшая, если не черная, так фиолетовая, двух резцов нет, лысый, с татуировкой-номером над виском. Впрочем, у девушки прическа аналогичная, и состояние ее зубов озолотило бы стоматолога. Но миленькая. Говорушка.

– Красивый? – Впервые ему такое девушка сказала. Захотелось услышать еще раз.

– Ага. Но дурной.

Он снова хмыкнул. Бог с ними, с его умственными способностями. Перевел разговор на другую тему, спросил, что за склад такой, почему сюда приехали. В ответ услышал нечто маловразумительное о спецдоставке, и вообще – надо выбираться отсюда, до отбоя полчаса.

– После отбоя на территории собаками затравят, если не в цеху, конечно. Или расстреляют. Или повесят. Или…

Список оказался длинным. Они уже выбрались из здания по пожарной лестнице, а Ириска все перечисляла.

Чуть попетляв меж складов, они пролезли в дыру в заборе – и оказались почти у самых бараков.

– Тринадцатый вон тот, – указала Ириска. – Но еще время есть, можно прогуляться. – Взяла его под руку, прижалась худеньким тельцем. – Будешь моим кавалером. Пусть все видят.

Иван не возражал – пусть видят, чего уж. Видят, а потом расскажут Костылю. Хуже не будет. Подумаешь, сначала брата убил, а потом объект вожделения увел. Обычное дело, с кем не бывает.

Он смотрел по сторонам. За высотками было разбито подобие парка. По дорожкам из асфальта, в трещинах которого скопился снег, неспешно прогуливались парочки – вот как местная молодежь развлекается. Вместо деревьев в «парке» – бетонные столбы с разными знаками. Вот круг из толстой жести, полметра диаметром, выкрашен белым, по краю красная кайма. В центре черным нарисована дымящаяся сигарета. Сигарета перечеркнута красной полосой под углом в сорок пять градусов. Странный знак, чем-то похож на дорожный.

– Шо уставился, Маршал? Не знаешь разве, шо в лагере курить запрещено? И пить тоже. Ты бухаешь вообще? Так нельзя у нас. Алкоголь вредный для здоровья. У столовки стенд, там написано. А из-за курева – рак. У Маньки, подружки моей, киндер народился, так у него сразу рак легких был, прикинь. Наверное, у Маньки в животе он не взатяжку, помалесику. А Манька просто не просекла, шо сигареты к ней в пузо кто-то сует.

Ириска еще что-то щебетала про наркоту, за которую сажают на час в морозилку, а если попался под кайфом опять, то… А Иван вспомнил, что курил на рабочем месте с Ильей Степановичем на виду у всех, и никто им слова не сказал. Что-то тут не сходится…