Знаки с перечеркнутыми сигаретами, бутылками и шприцами были натыканы везде, чуть ли не через каждые метров пять. Много плакатов с текстом. «Добросовестно трудись на благо Родины!», «Перевыполнить план на десять процентов – этим можно гордиться!», «Девушки любят работящих!» Особенно понравился рисунок, на котором схематически изобразили раба с перевязанной рукой: «Соблюдай технику безопасности!»

– Ириска, а чего так много этого всего? Как-то уж очень…

– Тю, ты дурной. Ты дурной, да? Типа не знаешь, шо министр Бадоев заботится о здоровье восстанавливаемых ресурсов. Мы ж ресурсы, вот и заботится. Дольше протянем – больше это… как его… произведем для него, для страны то есть, материальных благ. Понял, дурной? У вас шо, в лагере не так было?

– В лагере?.. – Иван задумчиво смотрел по сторонам. – Я не был никогда в лагере, это мой первый…

– Как не был? А де ж ты был? На небе, чи шо? – Ириска расхохоталась, будто он сказал что-то очень смешное.

А Жуков вдруг понял: конопатая девчонка представить даже не может, что люди где-то иначе живут, вне бетонных стен периметра, и спят вовсе не в бараках, и в цеху никогда не бывали.

Ну вот не может она!

Есть лагерь. Есть много лагерей. И там живут и работают люди. Рабы. И министр Бадоев тоже живет в лагере, обычном таком Московском лагере, где в особом бараке стоят койки прочих министров, а кто попроще, зам какой, тот на нарах в пять этажей спит. А с утра министры встают к станкам. А как же. И охраняют министров киборги и вэвэшники и, если что, сажают в специальную министерскую морозилку. Министры – это те же рабы. И начлаг у них, в Москве, тоже есть, Председателем кличут…

И от понимания этого защемило в груди. Заволокло взгляд злыми слезами. Он отвернулся, чтобы не заметила Ириска, смахнул скоренько, закашлялся для виду.

– Ну, кавалер, пока. – Она убежала чуть ли не вприпрыжку. – Увидимся!

А Иван двинул к зданию, на торце которого было выведено черным «13».

Мимо промчался грузовик, из кузова которого торчали чьи-то ноги, свисала рука. Кожу на конечностях покрывали белесые волдыри. «Опять в литейке новичков ошпарило», – послышалось сзади.

Жуков ускорил шаг.

Возле барака на легком ветру покачивалось белье. Подойдя ближе, он увидел на простынях въевшиеся пятна крови. У входа в барак все еще играли дети. Перекошенные уродливые лица, ручки без пальцев, замедленные и, наоборот, слишком резкие, угловатые движения… С десяток уродцев окружили Ивана, завыли, запричитали без слов на своем особом языке. Ему стало тошно. Но не отвернулся, стоял и смотрел на них, виноватых лишь в том, что родились не в самое счастливое время в самой, быть может, несчастной стране.

Белье и дети – признак нормальной жизни?!

…На нарах не оказалось ни тюфяка, ни одеяла. Дежурный по бараку глаза отводил – мол, завхоза нет, завтра все выдадут.

Что ж, понять его можно: после случившегося новичок – не жилец. Прирежут его после отбоя, да и все. Только новый тюфяк запачкается, который по случаю можно приберечь.

Ряды нар уходили вдаль, вдоль пронизывали весь этаж. Рабы храпели, стонали, плакали во сне, звучно исторгали кишечные газы, а Жуков с открытыми глазами лежал на голом пластике и ждал, что вот-вот придут.

И будут убивать.

* * *

Били тебя долго. Потому что умело.

Босс вообще уважает профессионалов. Да, орет на подчиненных, да, матерится, но ему служат только лучшие. Если кто вытирает в бункере пыль, будьте уверены – иной не справится с этой работой компетентнее. Боссу вообще в этом плане везет. Единственный его прокол – что взял тебя на работу. Пригрел на груди змею, как говорили до Революции.

И потому Босс брызгал слюной, наполовину состоящей из спирта, в твое лицо – гематому на все сто процентов. Во рту у тебя не осталось целых зубов. Те, что не сломаны, вырваны клещами. На пальцах – на ногах тоже – больше нет ногтей. Ногти – это рудимент, остаток когтей, предназначенных рыть норы, держаться за ветки, убивать и защищаться. Об этом рассказали твои палачи. Ногти не нужны, уверили тебя. Возражений не последовало. Тяжело спорить с кляпом во рту. И не кричал ты по той же причине.

Очень хотелось потерять сознание, но никак не получалось. С тобой работали профи, не повезло.

Знакомая, кстати, комнатка. Знакомый стол. В нем много ящиков, в которые удобно складывать чужое оружие.

Тут всегда сыро. Тут часто делают влажную уборку, потому-то в полу есть отверстия для слива, как в душевой кабинке. Это одна большая душевая. Ванная комната для омовения трупов.

Ты – следующий. Готовься, Григор Серпень, к водным процедурам.

Да чего там, ты уже готов. Тебе искренне хочется умереть.

Уже расслаблял мышцы, чтобы, резко дернув головой, сломать себе шейные позвонки. Жаль, с профи этот номер не прошел. Тебя закрепили так, что пошевелить теперь можешь только членом, если вдруг случится эрекция. Но профи не в твоем вкусе. И почему Босс не нанял для заплечных дел парочку блондинок с роскошными формами?..

Как только стало ясно, что ты вляпался, и суд в лице Босса уже состоялся, и приговор вынесен, а сбежать не получится, ты почти сумел перегрызть себе вены на руке – выдрал знатный шмат мяса. Но кровотечение остановили. Врачи у Босса самые лучшие.

Дознавателей интересовало лишь одно: «Где Иван Жуков?»

Они улыбались, выдирая тебе ногти. Они жевали бутерброды с ветчиной, отрезая тебе нос. Профи. Шоу должно продолжаться. Матч состоится при любой погоде. Раскаленный паяльник в анусе. Электроды в паху. Рутина. Это неблагодарная работа, но кто-то ведь должен ее делать, верно?

А потом в «ванную комнату» заглянул лично Босс. И вот он окропил твои гематомы спиртом, слегка разбавленным слюной.

– У меня для тебя подарок, – сказал Босс. – У меня для тебя сюрприз.

Чего сейчас меньше всего хотелось, так это сюрпризов от Босса. Кто-нибудь, пристрелите Григора Серпня, сделайте одолжение. Хотя… А вдруг он принес тебе сигарету? Курить хотелось сильнее, чем сдохнуть.

Жаль, толстая скотина одарила тебя вовсе не табаком.

Босс поднес к твоему лицу нечто угловатое, накрытое простыней. Отличной, надо сказать, шелковой простыней. Небось из личных запасов.

– Серпень, ты сломал моей дочери палец, – сказал он. – И ты предал меня.

Из-за спины Босса показался тот осназовец, которого ты разжаловал. Теперь у него на погонах полковничьи звезды. Ты бы поздравил его с повышением, но во рту кляп.

– Намеренно! Точно намеренно! Объект предупредили, не иначе! И шумели там специально! – На усах осназовца блестели капли пота.

Босс сдернул простыню – под ней оказалась клетка, а в клетке…

Крыс ты ненавидишь.

Ничего нет хуже крыс.