Я помню день, когда Рональд Рейган стал президентом. Народ у нас в школе бегал по коридорам с криками: «Бомбы, сейчас бомбы полетят!» Во время урока над зданием пролетал самолет, мы услышали «ж-ж-ж», потом гул прекратился, а мы: ну все! Там, в наших краях, было много американских военно-воздушных баз. Недалеко от мест, где я рос, был завод где занимались сборкой крылатых ракет. Если представить себе карту, где обозначены зоны взрыва, мы явно находились в такой зоне.

Подростковый опыт часто оказывается определяющим?

Это правда, правда… Мир — на уровне геополитическом, на самом высоком уровне происходящего — оказывает на детей глубокое влияние. Мальчишкам в книге лет одиннадцать, у них еще толком не началось половое созревание, они в этом смысле еще невинны и беспрекословно подчиняются некой дарвиновской модели мира, общества. Они верят в то, что сила — единственный факторе которым следует считаться. И это им везде и во всем демонстрируют. Поэтому родители для них — не авторитет, если не вписываются в эту схему. Ведь страны, супердержавы в нее вписываются — ясно, что борьба ведется с позиций силы.

Да, да. Я чувствовал, что сила необходима. В тот момент, о котором идет речь в книге, в одиннадцать лет, меня отправили в школу-интернат на три года. Я уехал из дому: всю неделю проводил там, возвращался на выходные. Мне стало ясно, что в мире полно насилия. Вопрос в том, кто сильнее — это важно, когда на тебя садятся верхом.

Старшее поколение как-то влияет на нравы младшего?

Мне хотелось, чтобы книга обладала неизбежным действием. Связь между философией силы, теорией Дарвина, вымиранием динозавров и так далее, к самому началу; и потом — силовые игры между державами — и то, как это восходит к отношениям в семье, между отцами, и детьми, и детьми этих детей. Верно, пожалуй, и следующее: нельзя отрицать, что существует связь между насилием в среде мальчишек и насилием в глобальном масштабе. Это — роман «островной», вроде «Повелителя мух», с которым его часто сравнивают. Однако в «Повелителе мух» говорится о том, что, если взять относительно приличных мальчиков и поселить их на диком острове, они превратятся в дикарей. Но я так не считаю. По-моему, дело не в окружении, не в его дикости — мальчишек формирует не это. Дело в том, кем они становятся в окружающем их мире. Им не нужен остров — они и так сами по себе, они и так превратятся в дикарей. Они считают, что дикарями быть хорошо. Чем больше насилия, тем лучше. И это… Мне хотелось, чтобы эта мысль прозвучала как можно яснее: все идет от отца к сыну.

Это утверждение основано на личном опыте?

Мои родители, отец и мать, — в общем, они не являются прототипами персонажей книги. Когда мое стихотворение впервые напечатали в центральной газете — оно называлось «Их брак», всего четыре строчки об очень несчастливой паре, — отец и мать первым делом спросили: «Это про нас?» Я им сказал, что нет, и тогда они обрадовались, стали мной гордиться — как-никак, мои стихи напечатали в «Guardian», замечательно. Их влияние на меня во многом становится заметно лишь с течением времени. В восемнадцать я, кажется, считал, что меня усыновили, что я никакого отношения к ним не имею. Но потом я стал внешне походить на отца, голос сделался похожим на его. У меня появились свои дети, и я понял: когда их воспитываешь и при этом устаешь, нет времени, чтобы подумать, как поступить, то невольно начинаешь вести себя так, как в подобной ситуации вели себя с тобой твои родители. Это — один из главных факторов. Мы видим, как черты передаются от одного поколения к другому; объясняется это просто: когда ты устал, переключаешься в наиболее простой режим, на который ты изначально настроен. Что тебе говорили, как относились к определенным вещам… Можно, конечно, попробовать все это изменить, пересмотреть — процентов, думаю, на двадцать. Очень сложно, будучи отцом, быть не таким, каким были твои родители.

А со своими детьми вы проводите много времени?

Да, довольно много. Раз в неделю остаюсь с ними один, плюс к тому еще выходные, отпуск. Работаю обычно дома, так что мы видимся довольно много.

Вам никогда не хотелось написать книжку для детей?

Я считаю, детские книги писать чрезвычайно сложно. Я хотел бы… Мне бы очень хотелось написать для них книжку, но подходящая история пока не подвернулась. Сказки я им рассказываю, но мне надо знать, о чем им сегодня хочется услышать, какими персонажами хочется стать. Кем ты сегодня будешь: рыцарем, солдатом, динозавром? Расскажу одну историю, если они что-то добавят, я это потом использую в следующий раз. Но это дело спонтанное. Бывает, что люди рассказывают истории, а потом это превращается в «Алису в Стране чудес», получается книжка; но у нас так пока не произошло.

A читаете вы детям?

Кое-что из тех книг, которые были у нас: «Кот в шляпе», «На просторе», все такое. Среди них есть них прекрасные детские книги, а есть кем-то подаренные, тебе они не особенно нравятся, но детей от них не оторвешь. Младшего сына не разлучить с этой дурацкой серией «Маленький красный трактор» — господи, по названию прямо какое-то произведение соцреализма! Да нет, там просто этот маленький красный трактор везде разъезжает и помогает в маленьких обыденных делах на простенькой виртуальной ферме. Потом они берут эти скучные картинки с трактором, разрезают на куски и превращают в книжку. Но со старшим сыном мы уже далеко продвинулись, скоро сможем читать более длинные истории. Уже дошли до «Волшебника Изумрудного города», до каких-то отрывков из «Ветра в ивах». Я жду не дождусь, когда мы вместе с ним сможем прочесть книги вроде «Острова сокровищ». Пока ему многое из этого, наверное, будет страшновато. Поразительно, что́ только до них не доходит, — вот недавно он страшно полюбил Бэтмена, стоило только выйти фильму. До этого был Человек-паук. И такое доходит до двух-трехлетних детей! Он и Бэтмена никогда не видел, а все равно: «Бэтмэ-ен!»

А вообще, по-моему, детей — мальчиков, наверное, в большей степени, чем девочек, не знаю, — увлекает самое мощное из того, что они способны воспринять. На каком-то этапе они в восторге от поездов: ого, сколько паровоз может всего утащить; от динозавров: может утащить и убить; потом приходит время супергероев. Сейчас у нас вовсю идут «Степени силы» — мне кажется, дело тут