доросли. Играли лет с десяти до четырнадцати, а потом мой лучший друг, мы с ним вместе этим занимались, переехал в другой город, я один остался. Я продолжал играть до конца школы, но прежнего энтузиазма в группе уже не было. Мы были такими… Мы были несколькими группами одновременно — настоящие шизофреники. Групп у нас было примерно пятнадцать, и для каждой — свой имидж, свои инструменты. Были панк-группы, электроника, прог-рок. Мы, можно сказать, надевали разные маски. Записывали все на пленку, приходилось живьем, не могли даже второй инструмент наложить, монтировать не умели. И назад было не перемотать. Так что альбом создавался так: записывали одну песню, пока не получится, записывали следующую…

А потом, если кассета терялась, то все — конец альбому.

Кто служил вам образцом для подражания?

Я прошел через своего рода увлечение прог-роком — мне нравились группы, где было больше всего техники, самые внушительные ударные. Например «Yes», «Rush»… Кто еще? Нам очень нравился Китаро, был такой японский музыкант, синтезировал музыку… Пожалуй, нам нравились вещи, которые можно было как-то связать с научной фантастикой, — «Hero of the World» или Сантана, или… Вещи… футуристические. Что-то похожее на фильмы, которые мы любили. Фильмов настоящих тогда толком и не было, кроме «Звездных войн», а нас интересовало одно: космические корабли, техника. К этому мы тянулись изо всех сил.

Но в конце концов мы, кажется, стали играть совсем по-другому — музыканты из нас были довольно слабые. Так что мы стали похожи на «Captain Beefheart» или «Sun Ra», что-то в этом роде. Больше всего в нашей музыке было крика и грохота… Еще мы «Pink Floyd» увлекались, «Обратную сторону Луны» постоянно слушали.

Сан Ра, хотя я его вообще-то мало слушал тогда, это американский джазмен, у него все песни про Сатурн и всякие космические дела. И тексты, которые писал Люк, мой лучший друг, часто были в том же роде. Мы организовали такую группу, «Spaceband», и все песни были связаны с вымышленным баром на какой-то космической станции, где выпивали инопланетяне, а мы были в этом заведении музыкантами, играли для этих странных двухголовых существ, и все такое. Но что касается песен, тогда мы его (Sun Ra) не то чтобы совсем не знали, но только много позже я услышал и подумал: да это же что-то до странности синхронное.

А кто еще?

«The Beatles» были, наверное, первой группой, с которой я познакомился. У нас в машине было несколько кассет, мы их слушали, когда ездили куда-нибудь отдыхать. И еще — «The Carpenters». И я… в общем, музыку слушать я начал где-то в 1973-м, лет в пять — тогда я впервые начал узнавать какие-то песни. Леонард Коэн — это уже подростковый возраст, тогда у меня появился его альбом «Greatest Hits», в самое подходящее время. И здесь была связь с еще одной песней. У Ллойда Коула («Lloyd Cole and the Commotions») есть песня — как там у него поется, «тогда я работал над своим великим неоконченным романом», — и в ней он упоминает Леонарда Коэна. Вот я и купил себе его альбом. В общем… мои вкусы изменились, и довольно сильно. Но… по-моему, в этом возрасте эмоциональная сторона музыки тебя не особенно интересует. Тебе интереснее пиротехника, всяческие спецэффекты — я имею в виду, когда тебе лет десять-двенадцать. А потом, к пятнадцати-шестнадцати, я полюбил меланхолическую музыку. И Боба Дилана — это был важный момент. Вот это осталось.

На чем вы играли — на барабане?

Нет! Я играл на гитаре — на ритм-гитаре.

А у вас есть музыкальное образование?

Да нет — несколько уроков игры на гитаре, а так… Вообще все это делалось для себя, между собой. Какую-то роль, наверное, тут сыграло то обстоятельство, что у одного из моих друзей дома была музыкальная комната — там стояло пианино. Мы там собирались со своими инструментами и играли. Как правило, все происходило там. Это было одно из наших обычных занятий; еще мы дрались палками, стреляли друг в друга понарошку.

А когда у вас появился интерес к битникам?

Первую книгу, «Рискованное предприятие» (Adventures in Capitalism), я написал после поездки в Америку, а в промежутке между ней и «Битниками» в Америке я не был. Я поехал туда после университета; родители сказали мне: «Закончишь университет, мы тебе купим билет — туда и обратно, — поезжай, посмотри на мир…» Я полетел в Сан-Франциско, обратно вернулся из Нью-Йорка, а по стране путешествовал на автобусах «Грейхаунд». В общем, как в «Битниках», только в обратную сторону. И я… был, по сути, оторван от жизни — бывала проводил по тридцать шесть часов в автобусе, Америка ведь большая. Попадется сосед, с которым можно поговорить, — хорошо, а нет — сидишь, смотришь в окно, наблюдаешь, и все…

Понимаете, мой лучший друг Люк увлекался Керуаком, буддизмом, и он… он раньше меня ко всему этому пришел, а я никогда не был от этих дел без ума — просто наблюдал со стороны. А потом подумал, что мне, наверное, следовало бы посильнее всем этим увлечься, но к тому времени я от этого уже как-то отстранился. Я, как бы ни хотел, уже не мог прочесть «Дорогу» впервые, чтобы меня захлестнуло. Но поездка в Америку к битникам отношения не имела — мне просто хотелось посмотреть, как там и что. В то время я не думал о том, чтобы написать об этом книгу, — только позже начал собирать материалы.

В Америке я читал книги, которых было не достать здесь. Напримед дневники Сильвии Платт — здесь они тогда не издавались, Тед Хьюз запретил, так что я там первым делом их купил. Читал и поэтов, и Карвера, «Откуда я взываю», — в то время эти вещи там только что вышли, а здесь их еще не было, — и Уоллеса Стивенса что-то. Мой список был, можно сказать, составлен по принципу «чего не достать в Британии». Вот что я читал; а чтобы взять с собой экземпляр «Дороги», все места посетить и поставить галочку — этого не было. Случайно вышло так, что я оказался проездом в Денвере — это место связано с битниками у Керуака.

Кто, по вашему мнению, наиболее важные писатели-битники?

Мне больше всего нравится Берроуз, но к битникам я его не отношу. Он был с битниками связан, но как писатель пользовался совершенно не теми методами, что Гинзбург или Керуак. Идея разрезания страницы текста на кусочки