небом и ярким солнцем замок сбросил оковы сна, и повсюду царило веселье. Все, начиная с королевской семьи и кончая слугами, улыбались и подпрыгивали на месте. Даже лошади чувствовали в воздухе обновление.

В то утро, прежде чем они поднялись с постели, Магни предложил им посвятить день отдыху, и Сольвейг с готовностью согласилась. Когда они встретились со своей семьей и друзьями, им всем, даже целеустремленному Вали, пришла в голову одна и та же идея. Родители Сольвейг были заняты игрой со своими младшими детьми и королевской семьей. Хокон уехал в Норшир навестить девушку, которая ему приглянулась. Родители Магни жили неподалеку от замка; мать уже была тяжела из-за беременности, и отец суетился, беспокоился и рычал, как медведь.

Магни предложил прокатиться по лесу. Несколькими неделями ранее он был на охоте с мужчинами, и они остановились отдохнуть и согреться в аккуратной маленькой хижине, спрятанной глубоко среди деревьев. На самом деле это была не хижина, слишком хорошо она была обставлена. Фактически, это был королевский охотничий домик. Сидя со своим отцом, и Вали, и Хоконом, и королем, и другом короля, Дунстаном, выпивая и смеясь, отпуская комментарии о грядущей войне, Магни представлял Сольвейг, вытянувшуюся, длинную и гибкую, на меху у каменного камина.

Когда он проснулся в лучах солнца тем утром, его первая мысль была об этом — провести день вдали от дома, кататься верхом, смеяться и заниматься любовью вдали от всего мира. Он сказал ей об этом, проводя пальцем по ее шелковистой обнаженной руке, и радость возбуждения зажгла ее глаза.

Но она не знала, где это, и он сам едва помнил дорогу, а теперь она мчалась через густой лес на этом диком чудовищном жеребце. Ее волосы и плащ развевались, как знамена, смех разносился по лесу.

Боги, что за женщина ему досталась.

Он пустил свою лошадь в галоп и погнался за ней.

Вспомнив узкую боковую тропинку, пересекавшую изгиб главной тропы, Магни повернул туда и погнал гнедого мерина вперед. В разгар лета эту тропинку было бы почти невозможно заметить, но поредевшая за зиму листва давала лошади достаточно места. Он обогнал Сольвейг всего на несколько мгновений.

Она остановила своего вороного.

— Ты жульничаешь! Ты всегда жульничаешь! — Алый румянец заливал ее прекрасное лицо, а улыбка была яркой и сводила все возмущение на нет.

Магни рассмеялся.

— Ты всегда обвиняешь меня в жульничестве, когда я выигрываю. Я даже не соглашался скакать наперегонки. А если бы и да, лучшая стратегия — та, которая ведет к победе, разве нет?

Ее единственным ответом на это был презрительный возглас. Магни подвел свою лошадь к ее, пока они не оказались бок о бок. Потом наклонился и схватил Сольвейг за вырез туники, притягивая к себе. Когда они оказались достаточно близко, он провел бородой по ее щеке.

— Мы уже недалеко — просто немного сбились с пути, но там есть тропа. Ты пойдешь со мной, чтобы я мог забрать свой приз?

Она вздохнула и повернула голову, прикасаясь своими губами к его губам.

— Я думала, ты не скакал наперегонки. За какую победу ты хочешь получить приз?

— Я победил в тот день, когда ты сказала, что будешь моей. Каждый день, когда ты рядом со мной, — это награда.

Ее смех сорвался с его губ.

— Тебе следовало бы быть скальдом, раз ты так красиво складываешь слова.

— Нет. — Он накрыл ее рот своим и глубоко поцеловал, наслаждаясь вкусом ее счастья. Ее конь переступил с ноги на ногу, нетерпеливо фыркая, и разорвал их связь, но Магни все еще держал ее за тунику, и далеко он не ушел. Он улыбнулся, глядя в глаза Сольвейг, теперь горящие возбуждением. — Мое предназначение в другом — стать частью твоей легенды, а не просто однажды рассказать ее.

17

Сольвейг спрыгнула с коня, которого считала своим, большого черного жеребца с белой отметиной на лбу, напоминавшей солнце — почти как у нее самой. Она называла его Агги. Когда она соскочила на землю, покрытую опавшими старыми листьями и сосновыми иглами, Агги откинул голову назад и толкнул ее в бедро.

Она рассмеялась и полезла в карман своего плаща.

— Однажды у меня не будет для тебя сладостей. Будешь ли ты тогда таким же послушным и преданным? — Она протянула руку, и Агги взял с ее ладони ломтики сушеного яблока.

— Послушным? Этот зверь? — Магни подошел к ней, ведя за собой своего гнедого.

Сольвейг только улыбнулась. Ей нравилось, что Агги был сдержан и с подозрением относился ко всем, кроме нее.

Когда она впервые увидела его в норширской конюшне несколько месяцев назад, даже самый опытный наездник назвал бы его непокоряемым. Они все еще думали о том, чтобы кастрировать его, чтобы сделать более послушным. Агги был прекрасным жеребцом, который мог бы дать хорошее потомство.

И он определенно был таким — темно-черный, даже на ярком солнце, с густой, пышной гривой. Его крупное, мускулистое тело перекатывалось мышцами, шерсть блестела.

Потребовалось трое мужчин, чтобы вывести его из стойла. Когда коня выпустили на свободу, потребовались часы и еще несколько человек, чтобы вернуть его обратно. Агги был не из тех, кто легко переносит ограничения или ожидание.

Что-то сразу же привлекло Сольвейг к стойлу, где он расхаживал, фыркал и ржал, безжалостно пиная стены. Пока ее мать и отец разговаривали с конюхом, она подошла к двери стойла, чтобы понаблюдать за конем, и вдруг осознала, что разговаривает с ним. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, его глаза и уши выдавали настороженность. В конце концов, он подошел и толкнул ее носом в руку.

Сольвейг провела так какое-то время, поглаживая коня по морде, смеясь, когда он пожевывал губами ее руку, и вдруг заметила, что в конюшне стало тихо. Решив, что родители ушли, она обернулась и увидела, что они и конюх пристально смотрят на нее.

Вот так у нее появился собственный черный жеребец. Весть о том, что она приручила дикого зверя, дошла до короля, и он купил коня и преподнес его ей в подарок.

Сольвейг не знала, как учить лошадь, но ее мать и главный конюх Кенхельм показали ей. Кенхельм был хорошим человеком, хотя иногда и чересчур, по мнению Сольвейг и ее матери, властным со своими подопечными. Он хорошо учил ее и Агги.

Агги доверял только ей, но был готов подчиняться другим, пока ассоциировал их с Сольвейг. Ей очень нравилось, что такое величественное создание понимает, что только она достойна его