вздохнул. — Архиепископ наш, владыко Иннокентий… Он придумал алфавит и даже перевел на язык мака Священное Писание… И служба в храмах теперь идет не на церковно-славянском, а на языке мака. Индейцам это нравится, они охотно крестятся… — Алексей снова потер лицо, как часто делают пьяные, желающие протрезветь. — И на Гавайях то же самое — все гавайцы православные, детей крестят… Все в Русаме православные! — возгласил он.

– В Русаме?!

– Вы и этого не знаете? В Русской Америке… А вот почему вы назвали меня мексиканским ублюдком? Чем вам не нравятся мексиканцы?

– Чем? — Джейн брезгливо поморщилась. — Нечистоплотные хвастуны и лентяи. Удивляюсь, как им удалось получить независимость. Впрочем, Испания ничем не лучше. Так что эти качества они получили по наследству.

– Эти качества есть у людей из любого народа, — возразил Алексей. — В том числе и у англосаксов.

– Англосаксы — трудолюбивая и целеустремленная раса, особенно мы, свободные американцы, — заявила журналистка. Получилось слишком пафосно и высокомерно, однако это ее не смутило. — Мы призваны Богом оплодотворить истинной демократией эти земли — от океана до океана и от льдов до тропиков. Это наша святая миссия — нести свободу и утверждать права человека, права частной собственности! Это — наше святое предназначение! Судьба!

– Ого! — сказал Алексей. — Целый манифест.

– Вот именно! Манифест! Манифест судьбы!

– Только как быть с правами других? Той же империи Орегон… или России, которая владеет Калифорнией и Аляской? Или — Мексике? Они ведь все на вашем пути к океану.

– Стоят стеной — не обойти? — засмеялась Джейн. — Да мы купим эти земли, как купили у Наполеона Луизиану. Даже дешевле.

– А если — нет?

– А нет — возьмем силой. Северная Америка должна принадлежать Соединенным Штатам. С нами Бог!

На последних словах Джейн вскинула руки вверх, и в этот миг яркая звезда прочертила по черноте сияющую полосу с запада на восток и где-то за горизонтом небо осветилось вспышкой.

– Вот оно, предзнаменование! — воскликнула журналистка.

Алексей засмеялся:

– Падающая Звезда — имя Текумсе, а этот вождь не раз бивал ваших хваленых демократов.

– И был разбит и убит в битве на Темзе, — торжествующе заявила журналистка.

– Убит подло и коварно, — тяжело сказал майор. — И, пожалуй, хватит дискуссий… Извините, но я иду спать.

Он встал и, пошатываясь, направился к палатке неподалеку от скал, в которой разместились прапорщики.

Джейн, прикусив губу, проследила за ним до того, как он скрылся за пологом, потом вскочила и, почти бегом добежав до своей отдельной палатки, нырнула внутрь.

Стояла тишина, наполненная лишь неумолчным стрекотом цикад. Костер догорел, угли покрылись пеплом. Пущенные на свободу лошади бродили вокруг лагеря, выискивая вкусную траву. Койотов не опасались: в скалах их не было, а легкодоступной пищи в это время года у них достаточно, чтобы не связываться с крупными животными, тем более с человеком.

Спустя некоторое время Джейн осторожно вышла с ружьем в руках и приблизилась к палатке русских. Оттуда раздавались сонные вздохи и похрапывание. Убедившись, что все на месте, журналистка заглянула к своим «дворнягам» и скрылась за пологом.

Начало светать. Юсовцы один за другим выползли из своего убежища. В руках у них были капсюльные винтовки «Кентукки» горного образца. Они окружили палатку русских, и загремели выстрелы. От брезента полетели клочья. Выпустив пули, стрелки быстро перезарядили винтовки и повторили расстрел. Остатки палатки задымились, из-под них не доносилось ни звука.

Подошла Джейн. «Дворняги» посмотрели на нее.

– Что, уже все? Вы их убили?

– Выходит, убили, — откликнулся старший из «дворняг». — Ты же сказала: «Русских надо убрать». Или — передумала? Тогда, не обессудь, поздно.

– Поздно… Воистину врач пришел тогда, когда больной уже умер[37].

– Ошибаетесь: доктор пришел, а больного нет.

Громкий и совершенно трезвый голос майора раздался, словно глас Божий с небес. Юсовцы оглянулись и отпрянули: среди скальных выступов на фоне быстро светлеющего неба четко обрисовывались три головы в шляпах.

Русские!

«Дворняги» вскинули ружья, но тут же среди камней замигали яркие вспышки, кто-то выбил барабанную дробь, и земля у ног юсовцев вскипела бугорками.

– Оружие на землю! Или следующая очередь пройдет по ногам.

– Сложите оружие, — хмуро сказала Джейн. — Он нас переиграл, ублюдок!

Мрачные «дворняги» бросили винтовки в траву.

– Что дальше? — спросил старший. Видимо, спросил слишком громко, потому что ответ прозвучал из-за камней:

– Дальше садитесь в седла и уматывайте отсюда. Винтовки и палатки останутся нам в качестве компенсация за материальный урон. Ну и частично — за моральный.

Юсовцы спорить не стали. Вскочили на своих коней и пустили их в галоп. Джейн с сожалением посмотрела на свою винтовку и сунула ее в седельную кобуру. Убрать Алексея Тараканова не получилось — ладно, он хотя бы не вспомнил, где ее видел. И еще до зубовного скрежета досадовала, что русские проявили истинное благородство, не расстреляв нападавших, на что имели законное право.

– Мы еще встретимся, — вскочив в седло, прокричала она, утешаясь тем, что последнее слово оставила за собой.

Глава 30

Зима 1841/42 года

– Ваше Величество! — Начальник Генерального штаба империи Орегон генерал Эмильен Текумсе вошел в кабинет Маковаяна, как всегда, без доклада и, как всегда, без сюртука с эполетами (они ему давно надоели). Рубашка «апаш» болотного цвета была распахнута, открывая грудь, заросшую рыжим волосом. В рыжей шевелюре и бороде просверкивали серебряные нити: генералу уже пошел шестой десяток, да и множество сражений, больших и малых, оставшихся позади, молодости не добавляли.

Кабинет был затоплен утренним солнцем, лучи которого свободно вливались через широко распахнутые высокие окна в небольшое помещение и уже успели основательно его нагреть. Лишь один уголок оставался в тени и там в креслах за невысоким столиком чаевничали император и министр народного просвещения, знаменитый на всю Америку поэт Кондратий Рылеев. Издалека, сквозь поредевшую по случаю зимы листву, доносился шум столичной улицы — трехэтажный императорский дворец русамовский архитектор расположил в глубине фруктового сада, — но он ничуть не мешал беседе двух седовласых любителей китайского напитка.

Император и министр обсуждали очень важный вопрос — учреждение первого университета. Начальник Генштаба придерживался мнения, что нужно развивать военное образование и укреплять армию, а не стишками баловаться, однако и жена его Алиса Васильевна, и сыновья поэзию любили, особенно Пушкина.

Маковаян с явной неохотой прервал разговор.

– Что у тебя, Эмильен? И давай без церемоний.

Говорили они по-русски. С некоторых пор русский язык стал в империи как бы модным: его преподавали во всех школах наряду с языком мака.

– Сообщение по оптическому телеграфу из Рио-Гранде. Команчи, Маковаян. Команчи и апачи, держи