Сегодня у нас есть множество доказательств того, что люди во многих ситуациях руководствуются практическими наблюдениями и эвристикой, – а не постулатами «нормативной модели», в рамках которой индивидам традиционно приписывалась рациональность, умение взвешивать преимущества и недостатки и использовать для принятия решений только существенную информацию. Эвристика позволяет нам принимать решения быстро, не задумываясь о базовых показателях и сравнительном парном анализе. И она предлагает соблазнительное правило: «Я должен искать до тех пор, пока не найду альтернативу, соответствующую моим требованиям; и тогда не нужно будет добиваться лучшего результата и определять лучший выбор». Представим, что я отправился в столовую пообедать; времени у меня немного – я должен успеть на деловую встречу. Мне приносят меню: чтобы сделать заказ «по всем правилам», мне нужно было бы провести парный анализ сотни основных блюд, закусок и салатов. Какую же стратегию использовать, чтобы ускорить процесс принятия решения? Я могу опереться на собственный практический опыт: «Лучше выбрать блюдо, которое я уже пробовал и которое было нормальным на вкус». Можно определиться еще быстрее, если применить правило «первого попавшегося варианта»: «Я закажу первое же блюдо из меню, которое будет соответствовать предыдущему критерию». Альтернативным подходом будет обращение к официанту с просьбой назвать все плюсы и минусы каждого пункта меню. Такой подход, конечно, не позволит сэкономить время, и если оно ограничено, я приму решение заказать первое достаточно хорошее блюдо (Simon, 1979). Если бы я продолжил поиск, не ограничиваясь первым удовлетворительным вариантом, вполне возможно, в меню нашлись бы и лучшие позиции. Однако поскольку время в данном случае для меня особенно важно, я стремлюсь принять решение как можно раньше. Ведь если искать дальше, меня ждут дополнительные затраты: у меня будет меньше времени непосредственно на еду, в результате мне может ничего не понравиться, да и вообще-то сравнивать между собой все салаты и мясные блюда мне неинтересно. Вследствие подобных рассуждений у меня может возникнуть предвзятость подтверждения: я буду искать только те варианты, которые соответствуют моему исходному убеждению. Как если бы я считал себя неудачником и прекращал поиск доказательств после нахождения первого же примера неудачи, заключая, что это вполне весомый аргумент.

Еще один пример эвристики – «избегание потерь». Подобные рассуждения подразумевают, что потери принесут мне больше неприятностей, чем приобретения – радости. Иными словами, я буду расценивать потерю $1000 как более важное событие по сравнению с получением аналогичной суммы. Теория перспектив Канемана и Тверски (1979) предполагает, что на наши представления об ожидаемой полезности события (а значит, и на наши иррациональные решения) влияет то, какие альтернативы мы рассматриваем (в том числе что именно мы расцениваем как плюсы, а что – как минусы). Представим, что мы анализируем следующие альтернативы: «50-процентная вероятность потерять $1000 и гарантированная потеря $500». Обычно люди предпочитают более «рискованный» вариант, предполагающий, что шанс проиграть равен 50 %, – даже несмотря на то, что ожидаемая полезность обеих альтернатив эквивалентна ($500). С избеганием потерь связан также «эффект владения»: мы склонны придавать большую ценность тому, за что уже заплатили или чем овладели: «То, что у меня есть, для меня более значимо, просто потому что я этим владею». Так, инвесторы просят за акцию, которая им принадлежит, больше денег, чем сами заплатили бы за нее, если бы она была в чужой собственности (Thaler, 1992). Из-за эффекта владения людям сложнее отказываться от того, что у них есть, и изменяться – а это типичные проявления связанной с депрессией нерешительности. Эффект владения связан с концепцией «невозвратных издержек», которую я подробнее опишу далее в этой главе (а также описывал ранее: Leahy, 2000). Поскольку людям свойственно неоправданно высоко оценивать имеющуюся у них собственность (и решения), они склонны держаться за собственный неудачный выбор – будь то инвестиции, отношения или точка зрения.

При оценке рисков мы часто уделяем больше внимания последней полученной или запоминающейся информации. Например, увидев недавно по телевидению или в Интернете новость об авиакатастрофе, мы переоцениваем вероятность того, что трагедия повторится. Зачастую мы буквально игнорируем абстрактную базовую статистику успешных взлетов и приземлений. Мы выделяем информацию, которая связана с яркими визуальными образами, кажется нам конкретной и легко вспоминается (Kahneman, 1995; Tversky & Kahneman, 1974, 1979). Это особенно актуально для пациентов с генерализованным тревожным расстройством (ГТР), которые начинают сильно переживать, едва услышав о недавнем и резонансном происшествии («Не думаю, что на самолете безопасно летать, ведь только вчера произошло очередное крушение»). Когда пациент с ипохондрией ищет в Интернете данные о «симптомах» рака, эта информация и сама болезнь становятся для него более доступными, чем абстрактные и неубедительные базовые показатели – до их анализа мало у кого доходят руки. Наконец, эмоциональное возбуждение влияет на восприятие угрозы: тревожный человек будет выше оценивать риски, связанные с другими сферами жизни (Finucane et al., 2000; Slovic, 2000). Активизированное беспокойство служит катализатором для осознания возможной опасности. Когнитивные терапевты (которые отнесли бы этот пример к проявлению «эмоционального обусловливания») верно замечают: оценивая степень внешней угрозы, люди часто полагаются на собственные чувства. Подобная эмоциональная эвристика и связанное с ней ощущение риска или недостатка ресурсов являются главным компонентом процесса принятия решений и оценки альтернатив в различных депрессивных и тревожных состояниях. Такие пациенты видят опасность для себя буквально везде.

Я усовершенствовал модель оценки рисков в процессе принятия решений, основываясь на предположении о том, что люди обладают разной степенью терпимости к риску. Отличия связаны с убеждениями о факторах, влияющих на выявление опасности, определение ее вероятности, оценку способности восстановиться после взаимодействия с ней и умение управлять рисками (Leahy, 1997, 1999, 2001a, 2003). В частности, люди, подверженные депрессии и тревоге, не склонны рисковать. Они убеждены: сейчас и в будущем у них слишком мало ресурсов; у них узкий горизонт прогнозирования (время ожидания позитивных результатов); они не верят, что могут повторять поведение, способствующее достижению цели (Hawley, Ho, Zuroff, & Blatt, 2006); успех не доставляет им радости; они переживают потери очень тяжело; в целом они ориентированы на сожаление и не доверяют собственным решениям. Депрессивный подход к оценке опасности приводит к тому, что таким людям для «управления рисками» требуются избыточная информация и перестраховки; они преждевременно отказываются от деятельности; обесценивают положительные результаты и воспринимают их как отклонение от нормы; нерешительны и склонны к поиску признаков угрозы (Leahy, 1997, 1999, 2001a, 2003). Например, человек в состоянии депрессии, оценивая «возможные риски», связанные с решением пойти на вечеринку и завести новые знакомства, вероятно, посчитает, что ему нечего предложить другим, что он тяжело перенесет отвержение, будет сильно о нем сожалеть и долго после него восстанавливаться. В общем, он будет думать, что его вряд ли ждет успех, а потому ему лучше просто остаться дома. Иными словами, он постарается избежать риска. В то же время более уверенный в себе человек будет ориентироваться на то, что мероприятие принесет ему пользу – он получит новые возможности для общения с приятными людьми. И он не станет переживать по поводу отказа, поскольку это нормальная часть процесса социализации. Такой человек будет меньше сосредоточиваться на сожалении и больше думать о перспективах. В этом и заключаются отличия пессимистической и оптимистической стратегий оценки риска, основывающихся на разных интерпретациях и допущениях.