а из-за куста можжевельника показалась медвежья фигура Афросия.

Внутри у Кати все оборвалось. Афросий гоготнул:

– Ну здравствуй, красавица, шустрая ты наша. Но Катя не смотрела ни на него, ни на Ивана. Тоненькая ниточка надежды еще заставляла ее искать выход. Она не сводила взгляд с лица Антона, пытаясь понять, что же произошло, но не находила ответа. Он виновато опустил глаза, пробурчал:

– Извини. Так получилось: они узнали, что мы встречались, – и он дал себя оттеснить Ивану в сторону, отвернулся.

Тоненькая ниточка надежды оборвалась. Все.

Пропасть.

Глава 29

День рождения

Катя лежала ничком на пыльном полу уже более часа. Она не чувствовала боли, усталости или холода. Ей было все равно. Будто она умерла.

Невидящими глазами уставилась она в одну точку на стене, даже не пытаясь понять, где она находится и как здесь очутилась. Единственное, что она помнила, это глаза цвета ртути и темную давящую мглу, втянувшую ее в этот холодный и сырой подвал…

В какой-то момент над ней склонился Афросий.

– Может, все-таки треснуть ей хорошенько? – спросил он у кого-то стоявшего за его спиной.

– Ты обещал ее не трогать! – взвизгнул где-то далеко голос Антона. Катя вздрогнула.

– Не надо, – тихо пробормотал Шкода, – ПОКА не надо, – выразительно добавил он. – Успеешь еще. Катя отчетливо слышала какой-то постоянный свист, тоненький, сводящий с ума своей монотонностью. Он сильно раздражал даже ее помертвевшую душу и волей-неволей не давал отключиться.

Она почувствовала движение рядом: к ней кто-то приблизился.

– Ты всегда так внезапно исчезаешь, что нам с тобой никак не удается поговорить по-человечески, ты не находишь? – Шкода присел перед ней на одно колено. Уставшее лицо с мешками под глазами, потрескавшиеся губы, кровоподтек на скуле. В руках он держал что-то, то и дело размахивая им. Катя равнодушно уставилась на предмет, пытаясь разглядеть. Зеркальце. Интересно, то самое?

Шкода вкрадчиво улыбнулся:

– Ты нас очень задерживаешь, ты знаешь?

Кате не хотелось говорить. Она отвела взгляд и от зеркальца, и от склонившегося над ней лица.

Неожиданно сильные руки грубо ее подхватили, дернули за плечи, приподняв на несколько сантиметров над полом, и, резко отпустив, снова бросили на камни. Ворот рубахи жалобно затрещал.

Катя застонала.

– Не спать! – прорычал Афросий. – Отвечай быстро, когда с тобой взрослые дяденьки говорят вежливо!

Катя равнодушно отозвалась:

– Я же вам сказала еще там, в Красноярске, – нет у меня никакого посоха, не знаю я, где он находится…

– Она лже-ет! – злой скрипучий старушечий голос. – Она лжет! Она знает! Искать!

Катя села. Ирмина. Очевидно, это был ее голос. Оно посмотрела в глаза Шкоде:

– Я не знаю, в какие вы тут играете игры, – она постаралась, чтобы голос звучал как можно увереннее, – но я рассказала все как есть: посоха нет, где находится – не знаю.

То ли чувство опасности, то ли злость, а может, и то и другое заставило Катю собраться.

Она огляделась.

Высокий потолок, старые, даже древние каменные стены крупной кладкой, всюду пыль и запустение давно брошенного жилища. Единственное слабое освещение – лентой струящееся над головами сине-зеленое свечение, словно северное сияние. Крепость? Интересно, в какой части света. Судя по запаху пыли и сырости, отсутствию окон – это подвал.

Она совершенно не помнила, как она здесь оказалась. Глаза Антона, уплывающие в темноту, боль и удушье, словно ее затягивает пылесос.

Голос снова злобно зашипел:

– Оставьте нас…

Шкода и Афросий быстренько ретировались, оставив зеркальце на пыльном полу. Громила подхватил Антона, как нашкодившего школьника, выкинул его в темный проход. Тот жалобно пискнул, но подчинился.

Поверхность зеркала помутнела.

Из него потекли, булькая и чавкая, тугие жирные струи черного маслянистого вещества, медленно растекаясь по полу. Катя инстинктивно подобрала под себя ноги и передвинулась в дальний угол зала. Маслянистая жидкость, похожая на Нараат, начала приобретать форму, поднимаясь, собираясь в более толстые струи, переплетаясь змеями и связываясь в плотные узлы, пока не стала красивой молодой женщиной с черными как смоль глазами, бледной русалочьей кожей, простоволосой[11], в большом платке, спадающем с ее плеч. И хоть собрана она была из этой маслянистой жижи, сама казалась легкой, полупрозрачной, как призрак, покрытый тонким облаком черного морока.

– Катя, – заговорила она все тем же старушечьим голосом. При каждом движении облако черного морока вокруг нее вздрагивало маревом, делая призрачную фигуру еще более нереальной. – Я не хочу причинять тебе и твоим друзьям…

– Они-то здесь при чем? – воскликнула Катя, но ведьма продолжала:

– …вред, но вы мне не оставляете выбора: мне нужен Велесов посох, и я знаю, что последней, кто им владел, была Мирослава.

– Моя мама?

– Твоя мама… Да.

– Этого не может быть… А зачем вам вообще посох?

– О, это длинная и неинтересная для тебя история, может, Могиня тебе ее когда-нибудь расскажет.

– При чем здесь она? Вы ее знаете? Призрачная фигура колыхнулась:

– Знаю, как же не знать! Но хватит об этом.

– Нет, не хватит! Я хочу знать, за что вы меня преследуете, что это за посох такой, ради которого вы бросаете в прошлое этих головорезов!!! – она подозрительно прищурилась и добавила шепотом: – Кстати, а почему вы сами здесь в таком… странном обличии?

– ДА ВСЕ ИЗ-ЗА ЭТОЙ СТЕРВЫ МОГИНИ! – черная тень сорвалась и обрушилась с чавканьем на пол, забрызгав стены и Катю с головы до ног. Та брезгливо отерла лицо краем рукава.

Маслянистая жижа стала снова формироваться в человеческую фигуру:

– Это из-за нее я стала такой, из-за нее прозябаю в теле дряхлой старухи в чужом мире, где я – посмешище! – голос немного успокоился. – Она всегда мне завидовала, всегда пыталась от меня избавиться. Тесно нам с ней было в одном мире. Вот и выбросила она меня из моего настоящего в чужое, – Ирмина погрозила Кате пальцем. – Но ты мне сейчас все-е расскажешь и покажешь, и я верну себе свое настоящее! По залу начал распространяться неприятный, удушающий запах. Катя резко закашлялась. От едкого дыма слезились глаза, перехватывало дыхание, стало подташнивать.

– Покажешь, – повторяла красавица старушечьим голосом, – покажешь.

Катя схватилась за горло, натянула на подбородок воротник рубахи, закрывая себе нос и рот от едкого противного запаха, который проникал всюду. Голова закружилась. Перед глазами поплыли серо-бурые круги, переплетаясь в зеленоватое пламя.

Сделав один большой вдох, подавляя чувство дурноты и потери контроля над собой, Катя поняла, что теряет сознание.

* * *

За сотни километров от этого места, в глухой сибирской тайге, в трех днях пути от городка на