– Да, можешь заглянуть ко мне сегодня вечером, я подготовлю несколько книг.

Теплота в его голосе и взгляде, когда он, такой огромный, гордо расправивший плечи, стоял спиной к подопечным и смотрел на меня, обнадёживали, успокаивали, и я кивнула.

Но в обед задумалась об Элоре, а в связи с ним и о своих сокровищах. Последнее пропахшее Элором покрывало из дворца я себе забрала, а новых не было и, если по возвращении Элор останется здесь, не появится – тут ведь шелками постели накрывали.

Мои коллекционные покрывала были прекрасны, я знала все их различия: где-то узелок в шве чувствовался, где-то мех чуть посветлее или темнее, волоски тоньше или жёстче. Бесспорно, каждое моё сокровище глубоко индивидуально, но это не отменяло того, что в целом они однотипны, ведь Элор не менял покрывало на новое (ну и что, что последнее подменённое сто тридцать седьмое по счёту).

Теперь у меня появилась уникальная возможность завести сокровище другого цвета и размера! Если, конечно, Элор продолжит соректорствовать и не воспротивится небольшой смене интерьера. Я прямо загорелась этой идеей и отправилась в Нарнбурн. В первой же лавке у меня за спиной стали скапливаться самолётики с посланиями, но я рассматривала меха, представляла их в своей коллекции и отмахивалась от летающих записок.

Выбирала часа два, гладя и нюхая покрывала, обнимая их, фантазируя… Остановилась на роскошном белом полотне с пятнадцатисантиметровым ворсом. Очень мягкое, с серебряным отливом… как же я мечтала о моменте, когда эта длинная шерсть пропитается терпко-острым ароматом Элора, и я заныкаюсь в уголок, прижму эту пушистую пахучую прелесть к себе, уткнусь в неё лицом, замотаюсь в неё и заурчу от удовольствия…

Моя мечта была так близко, так… Не описать словами, как трепетало моё сердце, когда поздним вечером седьмого дня с исчезновения Элора я, прижимая к груди белое покрывало, бесшумно выскользнула из своей комнаты и провела ладонью по двери в комнаты Элора, чтобы совершить подмену. Защитные чары, как и дома в его башне, пропустили меня внутрь.

Чтобы никого не смущать загоревшимся в окне светом, прокралась через тёмную гостиную, распахнула дверь спальни и чуть не ослепла от сияния. А когда проморгалась…

Элор лежал на кровати. Читал книгу. И ел печеньки.

Точнее, он подавился, когда я вошла, и теперь катался по шёлковому покрывалу, откашливаясь.

У меня задёргался глаз.

– Что ты здесь делаешь? – сипло спросила я, пытаясь… осознать эту мирную картину: книги, сладости (судя по упаковкам, контрабандные в том числе!), смятая постель, замурованное окно, сквозь которое не пробиться ни лучику пылавших здесь сфер.

– Кашляю, – выдавил Элор.

На его руках, обвивая метки, темнели каменные змеи-блокираторы.

– Ты всё время тут прятался, да? – Не хотелось верить, что я не нашла его здесь – через стену от моей собственной спальни!

– Не прятался, а отдыхал, но да, здесь. – Прокашлявшись, Элор распластался на постели и снизу вверх посмотрел на меня. Щёки у него раскраснелись, глаза поблескивали. – А ты мне покрывало решил подарить? Или это для тебя – укрываться, пока спишь у меня под боком?

Последнее он лучше бы не говорил.

Во мне разгоралась злость.

Все эти дни я беспокоилась о нём: принимает ли лекарства, не стало ли ему хуже, не попал ли в передрягу. Я разгребала его дела, отбивалась от его любовниц, а он… он… просто лежал здесь, жрал вкуснятину, читал и плевать хотел на все мои тревоги! Плевать хотел, что я за него боюсь!

Белое мягкое покрывало затрещало под моими когтями.

– Идиот! – выплюнула я.

Элор нагнал меня возле моей двери. Швырнула в него белоснежным покрывалом и, пока он путался, заскочила к себе и заперла дверь.

Он мог выбить её, но держал слово не входить без разрешения. А я, кипя от гнева, пронеслась сквозь комнаты.

Меня испугала моя ярость. Боль в сердце. И облегчение от того, что Элор жив.

Эти эмоции были яркими непозволительно, я не должна так переживать! А мне хотелось рыдать.

Элор же…

На следующий день как ни в чём ни бывало явился в административный корпус раньше меня, забрал с отдельного стола все переадресованные мне документы и принялся их разбирать. При моём появлении (сказать по правде, не обнаружив его утром в комнате, я испугалась, что он сбежал, и подёргала его за метку) просто спросил:

– У тебя будем спать или у меня?

– Знаешь, что? – процедила я в ответ.

– Что? – Элор так странно смотрел на меня, так… обречённо.

И весь мой боевой настрой куда-то делся. Я пригладила волосы:

– Тебя отец хочет видеть. Приказал доставить к нему, как только увижу.

– Спасибо, что дал спокойно догулять мой самопроизвольный отпуск. У отца уже побывал, всё в порядке. Продолжаем работать.

Я запоздало вспомнила, что так и не сходила к Дариону, а вечером Элор стал подогревать мою метку, приглашая спать – и было уже не уйти, ведь как соректор Элор мог узнать моё текущее местоположение в Академии.

Отвлечь от меня его не могли даже соскучившиеся Вейра с Диорой и Сирин.

На следующий день просьбы Элора для крепости его сна мне полежать под его боком или его к себе под бок положить продолжились.

И вот теперь, улизнув от любовниц, он висел на отливе моего окна.

Или не висел?

С час я вертелась в постели, возмущаясь выходками Элора и финтом с отдыхом, прежде чем задалась этим вопросом.

Сразу стало интересно.

Выругавшись, вылезла из тёплой постели и по холодному полу прокралась к окну, хотя таиться необязательно: ничего не слышно снаружи, да и Элор, скорее всего, ушёл…

Портьера мягко сдвинулась под давлением моего пальца, в комнату скользнул тусклый свет уличного фонаря.

Элор висел на отливе и преданно смотрел мне в глаза.

Отдёрнув палец, я вернулась к кровати. Постояла немного.

Бледное лицо Элора так и маячило перед глазами.

Он ведь ранен, ему плохо, а он там висит.

И в комнате спрятался ото всех, чтобы восстановить силы – почти наверняка причина этого странного поступка в его нежелании афишировать тяжесть своего недомогания.

В груди разливался холод, щемящий страх.

Элор может скоро умереть…

Обругав себя последними словами, я вытащила из-под подушки флакончик с изменяющим запах зельем и прошла в гардеробную за кальсонами и плотной рубашкой. Там же упёрлась ладонями в стену и перестроила тело под мужскую фигуру.

«Слишком слабая, слишком глупая, слишком жалостливая!» – ругала себя, раздвигая портьеры, снимая защитные чары и раскрывая окно.