скамейки, резко развернулась на каблучках и быстрым шагом пошла по направлению к дому, по пути доставая телефон и блокируя номер Тимофея. Слезы жгли глаза: «Бабуля! Бедная моя бабулечка… С каким страшным человеком я общалась!»

– Иди, иди! Святоша! – сказал ей вслед Тимофей и сплюнул на асфальт. – Неприступную из себя строит! Коты, бабки, тьфу! Зря только время на тебя потратил!

– Куда ты, на ночь глядя? Не пущу! Оля! – бабушка даже встала с кровати.

– Бабулечка, не волнуйся! Еще светло, июнь же! Гляди, день какой длинный! Я туда и обратно. Все, побежала…

Оля схватила спортивную сумку и выскочила из дома, захлопнув дверь.

– С Тимофеем, что ль? Или одна? Не пойму… – успела крикнуть вслед баба Зоя.

Но Оля ее уже не слышала, а быстро сбегала по ступеням вниз.

Автобусы еще ходили. Оля доехала до остановки, которая находилась перед самым поворотом к реке. Дальше автобус шел совсем не туда, куда ей было нужно, и девушка вышла.

– Пустырь… Пустырь… Хорошо, что фонарик взяла, темнеет уже, ничего не видно! – Оля тихо шла по узенькой тропинке и чуть было не подвернула ногу, провалившись в какую-то выбоину.

– Мартик, Мартик, иди, кис-кис! – тихонько позвала Оля. – Ну где же ты?

Ей было страшно. Стремительно темнело. Она излазила весь пустырь и, конечно, никакого кота там не нашла. Надо было ехать домой.

Вдалеке, около реки, сидела компания людей. Громко играла музыка, слышались веселые голоса и видно было, что на мангале жарился шашлык. Желудок у девушки предательски заурчал.

Вдруг от них оторвалась какая-то большая тень и быстро побежала в сторону Оли.

– Арчи! Арчи! Назад! – закричал мужчина из той компании. – Девушка, не бойтесь, он не укусит. Вы только руками не машите!

Но пес проскочил мимо Оли и нырнул в заросли камыша. Оттуда послышалось шипение и утробное рычание. Но мужчина уже подбежал и схватил пса за ошейник.

– Арчи! Отойди, не тронь. Что там? Опять он?

Из зарослей стремительно выскочил Мартик и помчался в сторону дороги. Он испугался пса, но резко затормозил, потому что по дороге шумно поехал мотоцикл. Пока кот с бешеными глазами и шерстью, поднятой дыбом, соображал, куда ему кидаться, подбежала Оля и схватила перепуганное животное. Потом быстро сунула его в спортивную сумку и застегнула молнию.

– Так это ваш кот, что ли? – улыбнулся мужчина, который так и держал пса за ошейник. – Мы еще вчера его видели, пытались покормить, а он так и не вышел из своих зарослей, только глазищами своими сверкал. Испугался, видать, или, может, шашлык не ест?

– Не ест. Он ест кошачий корм, – улыбнулась Оля, потирая исцарапанные руки. Она была рада, что кот нашелся. – Бедный, как он тут жил-то два дня, он же домашний!

Оля успела на последний автобус. Бабушка уже волновалась. Она так и не поняла, куда ринулась внучка, а Оля и не стала рассказывать, чтобы не волновать ее.

– Мартик! Золото мое! Ты откуда? – баба Зоя бросилась обнимать и прижимать к себе кота, когда Оля расстегнула сумку. – Оля! Где ты нашла его? А Тимофей? Это он, что ли, помог?

Пришлось рассказать бабушке, что Тимофей не только не помог, но и сам устроил все это.

– Вот гнилой человечишко оказался! Ну хорошо, что все так выяснилось, – произнесла потрясенная бабуля, не переставая наглаживать кота. – Ведь могло быть и хуже!

– Да уж, – согласилась Оля и вздрогнула. Она представить себе не могла, как можно было так хладнокровно рассуждать о бабушке и о Мартике? И как ее угораздило общаться с этим Тимофеем и не замечать, что он за человек?

– Идем, идем, Мартик, – говорила, улыбаясь, бабуля. – Вот твоя мисочка, кушай. А потом мыть тебя буду! И чесать. Ты же такой грязный! Где ты так извозился-то, а?

А Оля смотрела на улыбающуюся бабушку и думала о том, как она ее любит! И как хорошо, что она больше не лежит без движения на кровати, а снова бодро суетится на кухне в своих стареньких красных тапочках и выцветшем халатике, одновременно насыпая в кошачью миску корм, включая чайник и смахивая тряпочкой крошки со стола! Она была такая милая и родная! Да если Мартик и не нашелся бы, Оля бы объездила все кошачьи приюты и нашла бы похожего, обязательно. Или еще что-нибудь придумала, лишь бы ее дорогая бабушка была снова здорова и счастлива!

Меня воспитала улица

– Варь, прости. Я выгнал ее. Это было невыносимо. В нашей квартире такое устроить!

– Это когда-то должно было случиться, – грустно улыбнулась Варя и положила свою ладонь на руку мужа. – Все правильно, Ром, все правильно…

Отца своего Варя никогда не видела и привыкла думать, что и не было его совсем. Ее мама, Антонина, забеременела случайно от парня, с которым всего один раз встретилась. Они весело провели время. Как потом признавалась Тоня дочери, он ее просто-напросто напоил, ведь прежде она никогда так не делала и была довольно скромная девушка, правильная. А парень был ох, как красив. Тоня выглядела и вела себя неприступно, но он «решил» эту проблему. Наутро молодые люди расстались и больше никогда не виделись.

Позже Тоня обнаружила, что беременна. Ее мечты о том, что она вырвется из поселка в город, удачно выйдет замуж и станет жить другой жизнью, не осуществились. Потом она не раз обвиняла в этом Варю. Что, мол, из-за тебя жизнь не сложилась! Решила родить: не смогла живую душу сгубить и вот, что из этого вышло. Ничего хорошего. Личной жизни никакой, перспектив тоже. А все Варя, из-за нее все!

Мать совсем не занималась дочерью, и та была предоставлена самой себе. Варя не раз думала потом об этом, размышляла, когда уже стала взрослой и вспоминала поговорку о том, что мать не та, что воспитала, а та, что вырастила. А ее вырастила улица, значит, матери у нее не было совсем…

Синяки, разбитые коленки: Варя была «пацанка». Целыми днями на улице с мальчишками играла, голодная. Как утром поест, так вечером только приходила, когда мать уже спала. Живот постоянно сводило от голода, и она готова была съесть все, что угодно. С пацанами ходили на речку, на рыбалку, лазили в чужие сады за яблоками, потом песни под гитару пели до поздней ночи.

В поселке была только средняя школа. По ее окончании мать уговорила свою сестру, которая жила в городе, приютить Варю, чтобы та окончила десятый и одиннадцатый классы. Тогда Варя даже подумала о том, что матери не все равно, что