тем же самым выводам, к каким пришел недавно я. Мое обычное невезение.

Он криво усмехнулся. Теперь я начал понимать смысл всей этой истории. Оказывается, надо было просто вспомнить, что дважды два — четыре. Итак, загадка была разгадана, пасьянс вышел. Манфред заскрипел стулом и возник перед моими глазами, бледный как мертвец. Потом он схватился за сердце и с глухим стуком упал на стол в семинарской аудитории университета. Этого я никогда не забуду. И буду помнить до гробовой доски.

Он встал и выбил из трубки табак.

— Ты составишь мне компанию? — спросил он.

Он не ждал моего ответа. Он вообще ничего не ждал. Все, что происходило вокруг, ему было абсолютно безразлично. Он спокойно прошел мимо меня к лыжам. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Он остановился и стряхнул снег с ботинок. Я тоже очистил свои ботинки от снега. Пусть он совершит небольшую прогулку на лыжах. Следующая прогулка, очевидно, будет теперь очень не скоро.

— Экольн покрылся льдом, — сказал он.

Он стоял ко мне спиной и надевал лыжи.

— Вижу, — ответил я. — Но лед еще довольно тонкий.

— Ничего, выдержит, — сказал он.

И снова не стал дожидаться, что я ему отвечу. Оттолкнувшись палками, он ринулся вниз, к озеру. Я двинул следом за ним. Мы вышли на лед. Он сразу взял очень высокий темп, и мне пришлось поднатужиться, чтобы не отстать. Я шел примерно в десяти метрах позади него. Мы быстро приближались к середине озера по льду бухты Ворсэтра, и скоро лыжный павильон исчез из виду. Снег вспыхивал на солнце миллионами искр. Свет был такой яркий, что у меня стало рябить в глазах, а виски пронзила острая боль. Мне пришлось остановиться и надеть очки от солнца. А он продолжал идти вперед, даже ни разу не обернувшись, и, когда я снова двинулся в путь, нас уже разделяло метров шестьдесят-восемьдесят. Вдали чернели широкие полыньи. Приближаться к ним было небезопасно. Когда мы достигли бухты Сван, он остановился и посмотрел в сторону Скархольмена. Между голыми стволами деревьев виднелось желтое здание с огромной черной трубой. Пока он стоял, я успел взять метров сорок. Он повернул голову и несколько секунд глядел на меня, а потом снова помчался к середине озера. И вдруг я понял, куда он бежит. Это было видно в каждом его движении. Целью этой отчаянной гонки были широкие зияющие полыньи, которые мрачно чернели на фоне ослепительной снежной белизны в нескольких стах метрах от нас. Я весь похолодел, язык превратился в комок ржавой наждачной бумаги, воздух застрял в горле. У меня уже не было времени фиксировать физиологические реакции своего организма. Я прибавил ходу и постепенно стал его догонять. Окликать его не было никакого смысла. Услышав мой голос, он побежал бы еще быстрей. А я чувствовал, что еще немного — и я его схвачу.

Я догнал его, когда до первой большой полыньи оставалось метров пятьдесят. Я бросился на него, сбил его с ног, и мы покатились по снегу. Его охватило бешенство, он изо всех сил ударил меня палкой по спине и нанес сильный удар кулаком по лицу. Я ответил на это не менее сильным ударом, который пришелся ему прямо по носу. Он привстал на колени и приготовился нанести мне сокрушительный удар. Но я увернулся и обрушил на него град сильнейших ударов. Я колотил его до тех пор, пока не почувствовал, что у меня онемели руки, а костяшки пальцев разбиты в кровь. С ним было покончено. Я поднялся на ноги и долго смотрел на него, жадно хватая ртом воздух. Все лицо его было залито кровью. Там, где он лежал, снег стал красным и липким. Я постепенно успокоился. Наклонившись над ним, я увидел, что изуродовал его до неузнаваемости. Губы были разбиты. Один глаз заплыл. Он лежал совсем неподвижно, а из носа текла струйка крови. Я расстегнул крепления у него на ботинках, уложил его на лыжи и потащил обратно к Ворсэтра.

Голова у меня раскалывалась от боли, словно я напился сивухи. Снег искрился и сверкал на солнце, обжигая глаза. Я уже знал, что сделаю после того, как отвезу его в город. Я приеду домой, разденусь, приму теплый душ, надену халат, сварю себе несколько яиц всмятку и напьюсь виски. Потом приму снотворное, лягу и засну лет на сто.

Но возле лыжного павильона меня поджидали полицейские. Их собралась здесь целая куча. Они стояли и смотрели, как я подхожу к ним все ближе и ближе. Впереди стоял Харальд Бруберг. Он озабоченно поглаживал пальцами нос. Рядом с ним высился Бюгден и выглядел очень монументально. Грозная черная толпа на ослепительно белом снегу. И вид их не предвещал ничего хорошего.

24. Бруберг

Около часа дня вернулся Харальд. Я вопросительно посмотрел на него. Он выпятил нижнюю губу, слегка опустил уголки губ и кивнул. Нельзя сказать, чтобы Харальд был в очень приподнятом настроении. Он подошел к окну, заложил руки за спину и посмотрел на улицу.

— Он признался? — спросил я.

— В общем да. Мы еще не могли допросить его по-настоящему. Турин его тоже основательно отделал. Он лежит в соседней палате.

— Бедный Эрик, — сказал я.

Мы оба замолчали. Я думал об Эрике Берггрене. Теперь все кончено. Не будет больше уютно потрескивающего огня в камине на Эстра Огатан. Не будет лыжных прогулок в окрестностях Ворсэтра морозным зимним утром. Не будет головокружительных виражей на маленьком темно-красном «порше». Не будет ничего.

— Теперь он сломлен, — сказал я. — Сломлен навсегда.

— Надо было раньше думать о последствиях, — глубокомысленно изрек Харальд.

— Едва ли он действовал по заранее обдуманному плану.

— Он утверждает то же самое. Но тогда почему он носил в кармане яд?

Я закрыл глаза и почувствовал, что мне безумно хочется курить.

— Возможно, он сам хотел отравиться, — сказал я. — А потом вдруг возникла мысль, что гораздо разумнее будет отравить Манфреда Лундберга.

— Возможно, что ты и прав, — согласился он. — Госпожу Хофстедтер он, по-видимому, задушил в панике.

— Она заметила что-нибудь подозрительное?

— Да, она видела, как он обменялся с Лундбергом чашками, — ответил Харальд. — Яд он положил в свою чашку, но кофе налил сначала Лундбергу, а потом забрал его чашку себе. Лундберг же взял чашку Берггрена с ядом. Госпожа Хофстедтер, наверное, подумала, что это восхитительная профессорская рассеянность.

И Мэрта знала кое-что. И Манфред знал кое-что. Говорят, что знание — сила. Но в данном случае знание стало причиной их гибели. Так было