— Итак, на чем я остановился? — спросил он. — Ах да… Несомненно, Улин как раз перед убийством пришел в университет, может быть, за одну-две минуты до половины десятого. Возможно, он действительно проводил ее немного от здания филологического факультета. Улин рассказал об этом Турину до того, как узнал об убийстве. И возможно, они расстались возле «Каролины», где госпожа Хофстедтер должна была встретиться с Берггреном.

— Значит, показания Эрика противоречат в данном случае показаниям Хильдинга?

— Да, но это еще не так страшно. Хуже то, что он старается подвести под подозрение Германа Хофстедтера. Он утверждает, что чуть не наткнулся на Хофстедтера возле «Каролины» за несколько минут до половины десятого. А мы знаем совершенно точно, что Хофстедтер подошел к филологическому факультету через несколько минут после половины десятого. В тот самый момент, о котором говорит Берггрен, Хофстедтер еще сидел в автобусе или только садился на Большой площади.

— Но Эрик мог просто ошибиться на несколько минут, — предположил я.

— Нет, тут не ошибка, — возразил Харальд. — Он утверждает, что из-за встречи с Хофстедтером он чуть было не опоздал к месту свидания, так как ему пришлось покружить по парку. Тем самым он хочет подчеркнуть, что в действительности он подошел к филологическому факультету вовремя, то есть в половине десятого. Там, по его словам, он прождал около четверти часа, что совершенно исключается. В этом случае его непременно поймал бы ревнивый Хофстедтер, который все время был начеку.

— Но возможно, Герман тоже лжет, — возразил я.

— Ты забываешь, что показания Германа о поездке в автобусе были подтверждены пассажиром, запомнившим его.

Харальд помолчал, рассеянно тыча пальцем в цветы Авроры фон Лёвенцан.

— Итак, Берггрен лжет в обоих случаях: и когда указывает время встречи с Хофстедтером, и когда утверждает, что прождал возле филологического факультета около пятнадцати минут. И конечно, он лжет, заявляя, что должен был встретиться с госпожой Хофстедтер возле филологического факультета. Но в одном пункте он не лжет, и это очень важно.

Я вопросительно посмотрел на Харальда.

— Берггрен утверждает, что он в тот вечер действительно видел Хофстедтера, — объяснил Харальд. — И он даже выразил это еще яснее: он чуть было не попался к нему в лапы.

— Почему же ты думаешь, что в данном случае он говорит правду? — спросил я.

— Очень просто, дорогой Эрнст, — ответил Харальд. — Предположим, что Берггрен не видел Хофстедтера, но утверждает обратное. В этом случае он идет на большой риск, так как Хофстедтер может доказать свое алиби. Ведь совсем не исключено, что Хофстедтер провел этот вечер у кого-нибудь в гостях.

Я пробормотал, что доводы Харальда меня убедили.

— На самом же деле, — продолжал он, — Берггрен увидел Хофстедтера только после убийства, когда в панике бежал по Английскому парку мимо химического факультета к Виллавейен. Вот тогда-то он едва не попал в лапы к Хофстедтеру. Подозревая жену в неверности, Хофстедтер, естественно, обшарил весь филологический факультет, комнату за комнатой. И на это ушло немало времени. И хотя в большинстве комнат было темно, это вовсе не означало, что в них никого нет. Хофстедтер искал влюбленную пару, а влюбленные пары прекрасно обходятся и без электрического освещения.

— Значит, по парку бежал Эрик?

Харальд остановился и стал медленно раскачиваться всем телом: вперед-назад, вперед-назад. Потом он улыбнулся.

— Это самый простой и самый логичный вывод, — сказал он. — Дело это и без того запутанное, чтобы запутывать его еще больше. Из вас всех Берггрен самый сильный и самый тренированный. И ему ничего не стоило пробежаться по глубокому рыхлому снегу.

— А Ёста Петерсон? — спросил я. — Он очень сильный и крепкий.

— Это не мог быть Ёста Петерсон, — ответил Харальд. — Человек этот бежал по Английскому парку от «Каролины». Глубокий снег — это все-таки не шоссе. И если человек бежит по снегу, не разбирая дороги, — значит, его кто-то испугал, в данном случае Ёста Петерсон, который его окликнул.

— О том, что его окликнули, мы знаем только от Ёсты, — возразил я.

— Правильно, — согласился он. — Но Петерсону не имело смысла бежать по парку от «Каролины». Ведь у самого фасада библиотеки стояла его роскошная машина и всем своим необычным видом говорила о том, что Петерсон находится где-то поблизости. Если он убил госпожу Хофстедтер, ему следовало как можно скорее убрать оттуда машину.

— А вдруг его напугал ночной сторож, который неожиданно окликнул его? — упорствовал я.

Харальд дал мне понять, что мои полемические выпады не выдерживают критики.

— Ночной сторож ничего не видел, — сказал он. — Это мы уже установили. А посторонним лицам нет никакого дела до тех, кто вечером бродит вокруг «Каролины». Это может быть ночной сторож или еще кто-нибудь, кого им абсолютно незачем окликать. Возьми хотя бы Урбана Турина и Ульрику Бринкман. Им и в голову не пришло заподозрить в чем-то человека, который бежал по парку.

Я попытался высморкаться. Но теперь это было не так-то просто осуществить. И скоро я оставил бесплодные попытки прочистить свой бедный нос.

— И наконец еще одно твое сообщение представало для нас несомненный интерес, — продолжал Харальд. — Собственно говоря, ты рассказал об этом не мне, а Вальграву, который весьма основательно допросил тебя. Протокол допроса я прочитал, как увлекательную новеллу. В частности, ты показал, что, вернувшись домой, Берггрен сбросил совершенно промокшие ботинки.

Я слегка потянулся.

— Я действительно обратил на это внимание, — сказал я. — И подумал, что этот факт может представлять для вас известный интерес.

— Он оставил галоши под окном, когда лез в мужской туалет. Вероятно, ему не хотелось оставлять следов в библиотеке. После убийства он в панике бежал. И вполне естественно, что забыл галоши под окном. А когда вернулся, чтобы забрать, неожиданно встретил тебя.

— И поскольку совесть у него была нечиста, в первый момент он принял меня за своего отца? — догадался я.

— Весьма возможно, — ответил Харальд.

— Но почему он не дал мне сразу уйти? Тогда он смог бы забрать галоши. Я вовсе не хотел быть навязчивым.

— Тем не менее сразу ты почему-то не ушел, — насмешливо сказал Харальд. — И пока вы болтали, за это время произошло нечто чрезвычайно важное. Перестал идти снег. Метель кончилась. А немного погодя и небо прояснилось. Он понимал, что за галошами ему теперь идти рискованно. На снегу остались бы следы.

«И он пригласил меня к себе, потому что боялся остаться один, — думал я. — Интересно, что может чувствовать человек, который только что убил другого человека? Да еще человека, которого любил? Наверное, больше всего он боится одиночества? Боится увидеть нечто такое, чего