— Пять минут! — возмущалась мама. — Нас не было всего лишь пять минут и что вы тут натворили?!

Ребята не знали, что им делать. Им обоим было смешно, но они понимали, что это и их вина, нельзя было оставлять малыша одного, рядом с такими лакомствами. Теперь, нужно было отмывать кухню, второй раз за этот день…

— Нужно как то наказать их, — сказала мама.

— Это не их вина, — сказал папа. — Степашка только подбирал то, что ему сбрасывал малыш, а сам Счастливчик, просто любопытный зверёк, который любит вкусно покушать. Это моя вина. Малыш так сладко спал, что заморочил мне голову. Каков хитрец!

— Хорошенькое окончание новогоднего застолья, — сказала мама. — Нет, ну вы посмотрите на этих поросят?!

Степашка, поняв, что угроза миновала, выбрался из своего убежища, залез на кресло и принялся старательно вылизывать Счастливчика. Его брови и усы были в шоколаде, а Счастливчик стал буро-зелёным от размазанного по меху какао.

— Так, — сказал папа, беря Счастливчика на руки. — Я пойду, вымою его под душем, там, кажется, ещё осталась тёплая вода и выпущу Стёпу. Пусть побегает немного под дождём. Потом я вернусь и мы ту быстро наведём порядок.

— Иди уже, — сказала мама, повязывая поверх платья фартук. — Мы тут сами управимся. Варя, Серёжа, отнесите всю посуду в раковину и снимите скатерть. Я пойду, налью воды и вымою пол. И поставьте чайник, кипяток нам понадобиться.

К часу ночи всё сияло. Усталые ребята легли в кровать и хихикали, вспоминая прошедший день.

— Вот тебе и «скукота», — сказал Серёжа. — Такой Новый год получился, не забудешь.

— И мне понравилось, — сказала Варя. — Только жалко мы кексы недоели, они такие вкусные.

— Зато кое-кто другой славно поужинал, — засмеялся Сережа, и Варя присоединилась к нему.

— Только вот, — спустя какое-то время сказала Варя, — мы ничего не подарили папе…

— Вот блин! — подскочил на кровати Серёжа. — Точно! Как же так!

— Я забыла…

— И я тоже… Но знаешь, мы обязательно сделаем ему подарок. Настоящий подарок!

— Когда? — оживилась Варя.

— Точно не знаю, — сказал Серёжа, — но скоро. Очень скоро… очень…

— А большой? — спросила Варя, но ответа не было, Серёжа уже спал. Она села в кровати и выглянула в окно. Там, под светом фонаря, сверкало Новогоднее дерево, и Варя счастливо засмеялась.

— Хорошо когда Новый год бывает часто, — сказала она вслух. Потом она легла, повернулась на бок и уснула под шум дождя, который мерно колотил по крыше.

Глава 31

Воздух был чистым и свежим, каким он бывает только осенью, после долгих дождей, когда снова, ненадолго, выглядывает солнце и жёлто-красный лес сияет на фоне поблёкшего неба. Сад уже облетел, но газон ещё был зелен и опрятен, и Степа весело гонял по нему мяч, радуясь прохладе, после долгих месяцев жары. Он оброс и окреп, как всегда за лето, и в его глазах плясали шальные искры, когда он выбегал на переулок в поисках приключений, но, увы, участки пустели и ему лишь оставалось безоговорочно «владеть» пустующими улицами, что он и делал. Они подолгу гуляли теперь с папой, доходя до поля и, даже, иногда пересекая его. До поздней ночи папа что-то делал на втором этаже, шелестя бумагами и стуча по клавиатуре, в то время как Степашка спал внизу, сквозь сон прислушиваясь к завыванию ветра в трубе. Ребята вместе с мамой уехали три недели назад, а папа остался, как он иногда делал, чтобы закончить работу в уединении. В пятницу, они должны были приехать обратно, а в воскресенье, все вместе, окончательно покинуть дачу, уже до следующей весны. Но Степашка не любил думать о плохом. Он радовался каждой минуте на воле, с удовольствием бегая и резвясь, катаясь в облетевшей листве и гавкая на любопытных синичек, которые, как ему казалось, пытались стащить корм из его миски. «Скоро будем тебя стричь! — говорил папа, тиская его за уши. — Оброс как дикарь, во дворе не узнают. Линда не узнает! Помнишь Линду? Небось скучает по тебе, разбойнику, а ты тут, грязный как поросёнок роешься в мамином цветнике». Стёпа помнил Линду и при звуке её имени наклонял свою косматую голову в сторону и тихонько скулил. Они любили играть вместе, несмотря на то, что Линда была далматинцем и, иногда, по неосторожности, наступала на Степашку. А вот стричься он не любил. Машинка противно жужжала в ушах, и нужно было долго стоять на столе неподвижно, а после, ему казалось, что он голый и ему было холодно и Аркаша, надменный королевский пудель, будто бы украдкой посмеивался над ним. Нет, определённо лучше всего было целый день валяться на траве и рыть ямы, или просто дремать на устланной сосновыми иглами земле перед баней, глядя как папа подрезает и закрывает на зиму цветы, и снова что-то пишет, сидя на ступеньках кухни. Иногда, (Степашка очень любил эти вечера, хотя ему и приходилось мыться и протирать лапы) папа зажигал камин, приносил сверху Счастливчика и они молча сидели втроём у огня, жмурясь и позёвывая. Папа наливал что-то пахучее из стеклянной бутылки в стакан и макал туда печенье и ел его, причмокивая от удовольствия. Стёпе и Счастливчику тоже доставалось печенье, но сухое. Стёпе было очень интересно, что же такое вкусное у папы в стакане и как-то раз, он уличил момент и лизнул тёмно-красную жидкость, которая хоть и была сладковатой, обожгла ему язык, и он долго фыркал и чихал, а папа смеялся. Счастливчик теперь мало играл с ним. Он был сонным и спокойным и только изредка они резвились на веранде, пытаясь побороть друг друга и повалить на пол. Но Степашке нравилось и просто сидеть, тесно прижавшись к Счастливчику, и дремать в ожидании нового печенья.

По утрам, перед завтраком, они гуляли с папой по переулку. Это была первая, короткая прогулка, просто чтобы разогнать сон. Иней блестел на траве вдоль дороги, и потревоженные сороки взлетали из оставленных садов и кричали на них с крыш, а после, снова принимались хозяйничать на участках. Один раз, в конце переулка прошмыгнула лиса, но Стёпа не заметил её, а папа, не стал ему на неё показывать. У всех были свои дела, и папа старался не вмешиваться в них. У располневшей от дождя реки они останавливались и стояли немного. Вода была холодной и прозрачной, но рыб не было видно. Стёпа обнюхивал берег, чтобы удостовериться, что его «владения» никто не потревожил за ночь, разбрасывал лапами землю под ольхой, звонко гавкал в гулкой тишине, и