— Не знаю пока. — Баррака откинулся на спинку стула и поглядел на меня оценивающе. — Может, тут несколько дел сразу сплелись, может, лорда Тристана вы для своей собственной выгоды убили, а поезд… — он замолчал — хмурил брови, сосредоточенно морщил лоб. — А поезд… для чего-нибудь другого… Или для кого-нибудь… Для Султаната, например, диверсию устроили! — он вдруг улыбнулся торжествующе, явно довольный собой. — А что? У нас не принято воевавших подозревать, мол, уж они-то свою преданность империи доказали! А ведь за десять лет после войны много чего изменилось, особенно для таких как вы, которые воевали, а ничего потом от жизни не получили. Самые подходящие люди для вербовки! Пришел к вам, допустим, агент Султаната, да и предложил сообщение со столицей нарушить, и чтоб жертв побольше…

— Зачем? — устало спросила я.

— А чтобы… — с разгону выпалил Баррака, пожевал губами, задумчиво повторил… — Чтобы… — и вдруг просиял — и выпалил. — Чтоб к нам на отдых ездить боялись! Султанат же свои курорты открывает! Их младший принц Ахмет на этом весь Султанат обогатить обещает, надеется, что после смерти нынешнего султана, его в султаны выберут!

— Баррака! Да вы знаток… политической ситуации! — я поглядела на него изумленно. Странно, но в безумной идее была логика.

Напрасно я это сказала — инспектор немедленно взбодрился:

— Да вы, может, давно на них работаете, для этого и к Трентонам нанялись! У них же, небось, государственные секреты на каждом шагу валяются!

И в этом предположении логика тоже была. Надо же, до чего он додумался! Я одарила инспектора долгим оценивающим взглядом.

— Вы второй человек за сегодня, который объяснил мне, сколько возможностей я упустила. Правда, барышня Эрика всего лишь спиться предлагала. Ваши варианты — продать титул за деньги и шпионить в пользу Султаната — гораздо более… — я пошевелила пальцами, подбирая подходящее слово. — …жизнеутверждающие!

— То есть, отказываетесь сознаваться? — устало вздохнул Баррака.

— В шпионаже на Султанат, диверсии на поезде или убийстве Тристана? — деловито уточнила я.

— А в чем готовы сознаться? — также деловито осведомился Баррака, нацеливаясь пером в протокол допроса.

— Ни в чем! — торжественно объявила я.

На меня посмотрели укоризненно: подразнила, и в кусты?

— Не хотите, значит, по-хорошему? — набычился инспектор.

— По-хорошему — не хочу, а по-плохому — Заремба не хочет. Придется уж вам, инспектор, в одиночку мне под юбку лезть, без поддержки. — сочувственно вздохнула я. — Не побоитесь?

— В одиночку? — Баррака по-акульи ухмыльнулся, и снова распахнул дверь, проорав в коридор. — Конвой для подозреваемой!

В допросную ввалился хмурый полицейский.

— Посадить ее… в общую камеру! — не сводя с меня глаз, приказал инспектор и ехидно добавил. — Поглядим, что вы утром скажете, ле-е-ди-и-и-и!

— Заходи! — дежурный загремел ключами, отпирая решетку.

Я шагнула через порог и остановилась под устремленными на меня со всех сторон взглядами.

Общая камера в Приморском участке была… а пожалуй, не меньше, чем в Центральном столичном. С такой камерой им даже День Адепта, плавно переходящий в День Имперского Десантника, не страшен. Даже с компанией из пяти дамочек разной степени потрепанности «клетка» казалась почти пустой. На мужской половине народу было и того меньше — всего четверо. Четверка устроилась у разделяющей мужскую и женскую половину решетки, всячески пытаясь привлечь внимание заточенных по другую сторону дам. Дамы горделиво игнорировали, не забывая при этом ревниво коситься друг на дружку — помнили, что их на одну больше, чем кавалеров.

Грохот засова заставил их отвлечься друг от друга и с любопытством уставиться на нас.

Я мазнула взглядом по любопытным лицам… у меня перехватило дыхание, и я торопливо уткнулась взглядом в пол. Спасибо старым, еще с войны оставшимся рефлексам: нищая побирушка, прячущая глаза перед алеманским офицером — это нормально, а вот разглядывающая его как товар на прилавке — взять или ну его — уже как-то настораживает.

Вот и теперь я изучала носки собственных туфелек и слушала, как дежурный полицейский гремит ключами в замке.

— Пошла!

Меня подтолкнули в спину, и я влетела в камеру, с трудом удержавшись, чтоб не ляпнуться на четвереньки.

Дежурный цокнул языком и глумливо процедил:

— Надеюсь, вам понравится здешнее общество, ле-е-еди-и-и-и! — с грохотом захлопнул решетчатую дверь, и тяжело печатая шаги, будто ожившая статуя Правосудия с фронтона, удалился прочь.

Я постояла мгновение, прислушиваясь, а потом медленно отвела в сторону упавшие на лицо волосы…

Пятерка здешних обитательниц рядком, как птицы на ветке, сидели на привинченной к полу железной скамье и пялились на меня.

— Это ты, что ли, братца родного прибила, фря столичная? — окидывая меня изучающим взглядом от растрепанных волос до испачканного пылью подола, прогудела могучая бабища в заляпанном подозрительно-бордовыми пятнами переднике. — Мы тут все бабы честные… ну окромя Амельки-от…

— А чего я-то? — немедленно окрысилась и впрямь похожая на потрепанную крыску тощая рыжуха.

— Дык шлюха ты. — слегка даже извиняющимся тоном — дескать, и рада бы не упоминать таких интимных подробностей, но что ж поделаешь! — напомнила бабища.

Рыжуха в ответ вздохнула и кивнула — будто клюнула острым носом — согласилась.

— Скрасть там чего… — бабища тяжеловесно заворочалась на скамье. — На базаре кого обсчитать… — уперла пудовые кулачищи в колени и начала медленно подниматься. — Кулаком по темечку приголубить, коли крик поднимет… — с каждым словом воздвигаясь все выше и выше. — То дело такое! — и наконец нависла над маленькой мной как осадная башня над садовым домиком. — А родную кровь убивать — такие нам тут без надобности! — и она увесисто саданула кулаком в ладонь прямо у меня перед носом — так что тугая воздушная волна ударила мне в лицо, заставляя зажмуриться.

Я приоткрыла один глаз, поглядела в нависшую надо мной гневную красную физиономию — даже широкие, как две щетки, брови бабищи торчали воинственно.

Я скривила губы… Прыгнула вперед… Обеими руками схватила бабищу за лямки передника…

И горестно взвыв, уткнулась лицом в ее пышную, как две подушки, грудь.

— Брааатик мой! — и надрывно разрыдалась, отпуская на волю все, что безжалостно заперла в душе еще пятнадцать лет назад, уходя из дома.

Я сижу на ковре в детской, а Тристан напротив, высунув кончик языка, строит замок из кубиков. Прекрасный замок для прекрасной принцессы Летиции! Моя спальня, мы с Тристанам головами на одной подушке, и он читает мне сказки, поворачивая книжку так, чтоб видны были картинки. Я решаю податься в пираты, как предок де Молино, а Тристан находит меня у моря и несет домой на спине, потому что туфли я утопила. Я падаю и реву, а Тристан — уже не мальчишка, адепт Академии, почти совсем настоящий маг — отбрасывает всю важность и мчится мне на помощь. Раньше, чем мама, раньше, чем отец. Я утыкаюсь ему в плечо и плачу уже сладко-сладко, чувствуя, как меня гладят по голове.