Больше его в гарнизоне никто и никогда не видел. Хотя старший лейтенант Лобановский и утверждал иногда, что читал где-то, кажется в «Знаменосце», стихи о море, подписанные фамилией Деревяненко. Судя по тому, что стихи были все так же плохи, Толик перестал быть военным медиком. Но остался поэтом. И публицистом. И даже где-то – философом.

Как сказал классик, «море смеялось». В объективе перископа отображалось все буйство жизни наверху. Растекаясь багровым расплавом по выпуклому краю земли, красное предзакатное солнце стремительно накатывалось на горизонт и вот-вот должно было коснуться его пылающей кромки. Пенные зеленовато-прозрачные валы вздымались прямо перед глазами, иногда заслоняя горизонт. Бледным, дрожащим пятном сквозь них пробивалось солнце. Случалось, что перископ заливало, и он оказывался под водой. В эти мгновения прямо по курсу можно было различить носовой бульб нашей лодки, тускло поблескивающий в сумрачной глубине серебристыми обтекателями гидроакустических станций.

Несколько минут назад мы подвсплыли под перископ на сеанс связи, выдвинули из-под воды антенны, и командир, спустившись в рубку радиста, оставил меня у перископа одного. Обязанности вахтенного офицера подразумевают замену командира во время его отсутствия, что я тут же и принялся исполнять. Обязанности эти, надо сказать, не очень обременительные: крути себе перископ из стороны в сторону и подмечай все, что творится наверху.

Вести наблюдение за водной поверхностью после длительного нахождения под водой – весьма занятное времяпровождение, особенно когда знаешь, что тебя не видит никто, а ты видишь всех. Крутанув перископ вправо, я прошелся по горизонту, старательно вглядываясь вдаль, и, совершив полный оборот, ничего подозрительного не обнаружил. Справа на траверзе едва различалась неровная полоска берега. Несколько неопознанных посудин направлялись в его сторону, в скором времени надеясь войти в ближайший порт. Я представил себе ощущение членов их команд, узнай они сейчас, что находятся в перекрестье прицела подводной лодки.

Подходила к концу третья неделя нашей внеплановой автономки. Случилось так, что в один прекрасный день, вернее в ночь, мы были подняты, как всегда под утро, по тревоге и по заданию командования брошены на перехват авианосной ударной группы (АУГ). По данным разведки стало известно, что атомный авианосец США «Энтерпрайз» в компании кораблей охранения в ближайшее время должен был выдвинуться с Филиппин и проследовать в неизвестном направлении. Нам надлежало заблаговременно прибыть к месту его базирования, установить наблюдение и в случае выхода авианосца из базы осуществлять за ним скрытое слежение. Необходимо было собрать максимум информации: средствами радиоэлектронной разведки перехватить и записать все переговоры кораблей группы между собой и с берегом, определить спектры рабочих частот радиоэлектронного оборудования и в идеале – выяснить маршрут следования.

Двигаясь в светлое время под водой, ночью – в надводном положении под дизелями, мы за трое суток скрытно и без приключений добрались от Вьетнама до Филиппин. Там заняли позицию в нейтральных водах, у входа в залив Субик-Бей, где тогда размещалась американская военно-морская база, и вот уже три недели ведем наблюдение за акваторией: акустики день и ночь слушают горизонт, радисты записывают все переговоры, время от времени поднимаем перископ, но ничего подозрительного пока не обнаружили.

Замечу, что выход наш в море был действительно неожиданным и весьма скорым. Скорым настолько, что мы даже не успели пополнить запасы продовольствия и, что самое неприятное – пресной воды. Но командование успело нам дать самое необходимое – посадить на борт штабного разведчика с двумя ящиками какой-то мудреной спецаппаратуры и с огромным фотоаппаратом на шее.

В первую неделю неудобства не сильно ощущались, потому как, будучи уверенным, что выход займет совсем немного времени, командир особых ограничений по продуктам не вводил. Но вскоре обстановка изменилась. Первыми со стола пропали деликатесы – белуга, севрюга и обожаемая всеми щука в томатном соусе. Далее очередь дошла и до того, что попроще. Постепенно из рациона исчезли колбасы, тушенка и прочие мясные продукты. Затем баночный сыр, сливочное масло и сгущенка. Какое-то время налегали на перловку и макаронные изделия. К концу второй недели из продуктов остались только шпроты, вобла и шоколад. Да, забыл, еще оставалось несколько мешков гороха, и в трюмах обнаружился аварийный запас сухарей, герметически запаянные жестянки с которыми хранились, возможно, еще со времени постройки подводной лодки в 1959 году.

На третьей неделе рацион оптимизировался настолько, что коку не приходилось ломать голову, что готовить на завтрак, обед и ужин. В любое время суток ели, что Бог послал. К примеру, вчера на обед Он послал уху вприкуску с сухарями. Уха была из воблы и гороха. На второе были шпроты и гороховая каша. Сегодня на обед была тоже уха, но уже из шпрот, на второе – котлеты из воблы и гороховое пюре. На ужин – гороховый суп, шпроты и отбивная из воблы. Как видите, изобретательности нашего кока не было предела. На третье пили соленый чай. Почему соленый? Потому что в цистерну пресной воды каким-то непостижимым образом попала забортная вода. Совсем, кстати, немного. Но этого оказалось достаточно для того, чтобы пресная вода стала походить на огуречный рассол, а чай, даже хорошо подслащенный, – на кипяченую мочу (я не знал, какова на вкус моча, к тому же кипяченая, но кто-то из знатоков так сказал, и вот теперь я тоже знаю).

Голодать, как видите, особо не приходилось. В гороховой каше, шоколаде и шпротах недостатка не было. Правда, из-за жары есть совсем не хотелось. И это хорошо, потому как горохово-шоколадная диета весьма отрицательно сказывалась на скрытности подводной лодки. После отбоя начинала звучать такая канонада, что я всерьез опасался, как бы в седьмом отсеке не сорвало с креплений аварийный люк. Кроме того, существовала опасность, что вражеские акустики могут нас запеленговать по демаскирующим признакам. Страдало, конечно, и качество воздуха, но я лично не испытывал от этого ни малейшего дискомфорта, потому как вскоре навострился спать в противогазе.

Но нельзя сказать, что все было совершенно безоблачно. Некоторые мелкие неудобства все же омрачали наше увлекательное путешествие вблизи экзотических островов. Хотя командир иногда и давал поглазеть в перископ на зеленеющие вдали берега, но это только раззадоривало воображение, и все остальные достопримечательности приходилось домысливать самому. Убогий рацион также давал о себе знать. От шоколада очень скоро стало тошнить. Вид и запах шпрот и сегодня вызывает у меня чувство отвращения. На гороховую кашу я с тех пор смотреть не могу. Но если без еды худо-бедно можно прожить неделю, а то и две, то без воды в такую жару долго не протянешь. Залапанный грязными руками дюралевый чайник с подсоленной водичкой постоянно ходил по кругу. К его изогнутому носику то и дело приникали жаждущие уста. Неприкосновенные запасы воды, хранящиеся в аварийных бачках, подвешенных к подволоку в каждом отсеке, были опрометчиво выпиты в первые же дни плавания. Последний такой бачок по-настоящему пресной воды доктор успел спасти, и сейчас он находился в каюте старпома, под кроватью, опломбированный, рядом с канистрой спирта, и хранился на всякий непредвиденный медицинский случай.