самого человека. Гоббс, обладавший резкой и узкой логикой, при рассмотрении всех стремлений и привычек людей сводил даже святейшие из них к проявлениям разумного эгоизма. Дружба была для него просто чувством взаимной общественной пользы. Так называемые законы природы, вроде благодарности или любви к ближнему, в сущности, противоречат естественным стремлениям человека и не в силах ограничивать их. Не спасла человека и религия вмешательством Божественной воли.

Безжалостная логика, с которой Гоббс напал на саму теорию откровения, лучше всего характеризует ту смелость, с которой новый скептицизм приступал к разрушению богословских учений прежнего времени. «Сказать, что Бог говорил с человеком во сне, — все равно, что сказать, будто человеку снилось, что с ним говорил Бог». «Сказать, что человек имел видение или слышал голос, — значит сказать, что он грезил между сном и бодрствованием». В сущности, религия была просто «страхом перед невидимыми силами»; и здесь, как во всех других отраслях человеческого знания, наука имеет дело со словами, а не с вещами. Общество создал для собственной пользы сам человек, отказавшись от некоторых из своих естественных прав и удержав за собой только право самосохранения.

Договор между людьми и создал первоначально «великого Левиафана, называемого государством; это просто искусственный человек, превосходящий большими ростом и силой естественного, для охраны и защиты которого он предназначается». Политическая теория давно отказалась от фикции такого «первоначального договора», но при первом своем появлении она произвела сильнейшее действие. Она была принята почти всеми, и это устранило те религиозные и патриархальные теории общества, на которых до того королевская власть основывала свое «божественное право», непререкаемое для всякого подданного. Но, разрушая старую основу королевского деспотизма, Гоббс заменял ее новой, более прочной. Он утверждал, что для создания общества масса народа должна была отказаться от всех прав, кроме права самосохранения, в пользу единого правителя, являющегося представителем всех. Такой правитель был не ограничен, так как ставить условия ему — значило ставить условия себе. Права передавались ему безвозвратно, и эта передача обязывала последующие поколения столько же, сколько и поколение, ее совершавшее. Как глава всего общества правитель решал все вопросы, устанавливал закон гражданского права и неправды, а также отличия религии от суеверия. Ему одному принадлежало «божественное право», так как он соединял в себе все права своих подданных.

Предупреждения тирании Гоббс ожидал не от конституционных преград, а от общего образования и ознакомления как подданных, так и государя с их настоящей целью и лучшим способом ее достижения; целью этой было благо всего общества. Смело указав на эту цель и положив в основу управления договор, Гоббс оказал сильное влияние на всех позднейших политических мыслителей. Джон Локк, главный политический теоретик Реставрации, подобно Гоббсу, выводил политическую власть из согласия подданных и признавал целью управления общее благо. Но практические условия эпохи придали новой теории такую форму, которая представляла странную противоположность с формой, данной ее первым творцом. В сущности, политическая философия Локка была просто формальным подтверждением выводов, вынесенных массой англичан из великой междоусобицы. В его теории народ остается пассивным обладателем власти, переданной им государю, и имеет право отнять ее, если ей пользуются в видах, не совместимых с целью, ради которой было создано общество. К двум великим положениям, Гоббса — о происхождении всякой власти от народа и о служении ее народному благу, — Локк прибавил право сопротивления, ответственность государей перед подданными за правильное пользование вверенной им властью и верховенство законодательных собраний как представителей самого народа. В этой измененной и расширенной форме новая политическая теория нашла всеобщее признание после революции 1688 года.

Глава II

РЕСТАВРАЦИЯ (1660–1667 гг.)

Когда Карл II явился в Уайтхолл, дело Долгого парламента казалось уничтоженным. Монархия была не просто восстановлена, но, вопреки усилиям сэра Мэтью Гэла, восстановлена без письменного ограничения или условия со стороны народа, хотя и с подразумеваемыми условиями со стороны Карла I. До того монархию ограничивали две крупные силы — пуританство и наличие конституционной свободы; теперь первая из них возбудила ненависть к себе в массе народа, а вторая была подорвана исходом междоусобной войны. Но среди всех проявлений показной лояльности «Великая революция XVII века», как ее верно назвали, спокойно продвигалась вперед. Верховная власть постепенно переходила от короны к Палате общин. Шаг за шагом парламент приближался к решению политической задачи, на которую он так долго тратил свои силы, — задачи положить свою волю в основу административной работы, не беря последнюю на себя. Только внимательно следя за этим переходом власти и отмечая последовательные шаги к его осуществлению, мы можем понять сложную историю Реставрации и революции.

Первые действия нового правительства показали, что хотя народ и был настроен чрезвычайно лояльно, но лояльность эта вовсе не была слепой преданностью кавалеров. Главную роль в деле Реставрации, в сущности, играли пресвитериане, все еще сохранявшие силу, так как и магистратура, и вся местная власть оставались почти исключительно в их руках. Первое министерство, образованное Карлом II, носило на себе печать компромисса между этой могущественной партией и ее старыми противниками. Самым влиятельным его членом был сэр Эдуард Гайд, советник короля во время его изгнания, скоро сделавшийся графом Кларендоном и лорд-канцлером. Лорд Саутгемптон, ревностный роялист, получил место лорд-казначея; преданность Ормонда была вознаграждена герцогским титулом и званием обергофмейстера.

Собственно интересы парламента были представлены Монком, сохранившим командование армией с титулом герцога Элбемарля; хотя генерал-адмиралом был назначен брат короля Яков, герцог Йоркский, но на деле управление флотом находилось в руках одного из приверженцев О. Кромвеля Монтегю, нового графа Сэндвича. Хранителем тайной печати был назначен старый пуританин, лорд Сэй и Сил. Одни из видных членов той же партии, сэр Эшли Купер, был награжден за содействие осуществлению Реставрации сперва назначением в Тайный совет, а затем — титулом барона и должностью лорда казначейства. Из двух государственных секретарей один, Николэс, был ревностным роялистом, другой, Морис, — упорным пресвитерианином. Из тридцати членов Тайного совета двенадцать участвовали в борьбе против короля.

Очевидно, от подобного министерства трудно было ожидать следования чисто реакционной политике, и, таким образом, настроение нового правительства вполне отвечало настроению Конвента, когда он объявил себя парламентом и приступил к обсуждению мер, необходимых для умиротворения страны. Конвент был избран на основании правил, лишавших права голоса «неблагонамеренных» роялистов, и масса сто членов состояла из людей, сочувствовавших пресвитерианству, глубоко преданных монархии, но столь же враждебных деспотизму, как и сам Долгий парламент. Когда на одном из первых заседаний один из членов стал утверждать, что люди, сражавшиеся против короля, такие же преступники, как и его убийцы, он