мере, он далеко опередил свой век. Первые шаги естествознания были здесь более медленными и робкими, чем в других странах Европы. До Реставрации исследования англичан дали только два действительно важных открытия: открытие Гилбертом в конце царствования Елизаветы земного магнетизма и затем великое открытие кровообращения, сделанное в царствование Якова I Гарви. За исключением этих славных имен, Англия принимала мало участия в научном движении материка; казалось, междоусобная война увлекала всю ее энергию в круговорот богословия и политики. Но война еще не закончилась, когда в Лондоне появилась небольшая группа ученых, «занимавшихся, — говорил один из них, естествознанием и другими отраслями человековедения, особенно тем, что называется новой философией, которая со времен Галилея во Флоренции и сэра Фрэнсиса Бэкона в Англии, усердно разрабатывалась в Италии, Франции, Германии и других странах, а также и у нас в Англии». Под влиянием тогдашней борьбы умы людей обратились к исследованию природы. «Они не могли, — замечал первый историк «Королевского общества» епископ Сирот, — сделать предметом своих частных занятий постоянное обсуждение известных богословских вопросов, увлечение которыми среди публики они порицали. Вечно раздумывать о гражданских делах и о бедствиях страны было слишком грустно. В таких условиях одна только природа могла доставить им приятное развлечение».

Среди них особенно выделялись доктора Уоллис и Уилкинс; удаление их в Оксфорд, недавно преобразованный пуританскими ревизорами, разбило маленькое общество на две группы. Более важная из них, оксфордская, устраивала свои собрания в квартире доктора Уилкинса, ставшего начальником Уодгемского колледжа; к числу ее членов присоединились замечательный математик доктор Уорд и первый английский экономист сэр Уильям Петти. «Мы оставили в стороне, — рассказывал Уоллис, — вопросы богословские и политические и занимались рассмотрением и обсуждением исследований по естество знанию и смежным с ним наукам, как то: по физике, анатомии, геометрии, астрономии, мореплаванию, статике, магнетизму, химии, механике и естественно-историческим опытам, знакомясь с состоянием этих наук дома и за границей. Затем мы рассматривали кровообращение, клапаны в venae lacteae, лимфатические сосуды, гипотезу Коперника, природу комет и новых звезд, спутников Юпитера, продолговатую форму Сатурна, пятна на Солнце и обращение его вокруг оси, изменение и вид Луны, различные фазы Венеры и Меркурия, улучшение телескопов, шлифование стекол для этой цели, вес воздуха, возможность или невозможность пустоты и отношение к ней природы, опыт Торричелли со ртутью, падение тяжелых тел, степень его ускорения и другие вопросы подобного рода».

Другая группа исследователей, оставшаяся в Лондоне, была рассеяна смутами второго протектората; но при Реставрации ее оживило возвращение в столицу более выдающихся членов оксфордской группы. Наука вдруг стала модной. Сам Карл I был хорошим химиком и относился с живым интересом к вопросам мореплавания. Герцог Бекингем разнообразил свои увлечения сочинением стихов, пьянством и игрой на скрипке, занятиями в своей лаборатории. К ученой компании, которой король в знак своей симпатии дал название «Королевского общества», присоединялись поэты, в том числе Драйден и Каули, придворные, среди которых сэры Роберт Меррей и Кенслм Дигби. Любопытные стеклянные игрушки, названные каплями принца Рупрехта, напоминали научные исследования, вместе с изучением гравирования занимавшие старость знаменитого партизана междоусобной войны. Остряки и франты собирались на заседания нового общества. Политические деятели вроде лорда Сомерса считали за честь избрание в его председатели. Окончательное устройство его в 1662 году обозначило начало века великих научных открытий в Англии.

Почти каждый год следующего полувека был свидетелем нового шага на пути к более широкому и прочному знанию. В Гринвиче была построена первая английская обсерватория, и длинный ряд астрономических наблюдений, обессмертивших имя Флэмстида, положил начало новой астрономии. Его преемник Галлей занялся исследованием прилива и отлива, комет и земного магнетизма. Гук усовершенствовал микроскоп и дал новый толчок микроскопическим исследованиям. Бойль воспользовался воздушным насосом для изучения свойств воздуха и стал создателем опытной химии. Своим «Планом всеобщего языка» Уилкинс проложил дорогу развитию филологии. Сиденхем ввел внимательное наблюдение явлений природы и тем произвел полный переворот в медицине. Физиологические исследования Уиллиса впервые пролили свет на строение мозга. Удворд создал минералогию. В издании «Орнитологии» Уиллоби и в своей собственной «Истории рыб» Джон Рэй впервые поднял зоологию до степени науки; первая научная классификация животных была опробована в его «Синопсисе четвероногих». Новая ботаника началась с его «Истории растений» и с исследований оксфордского профессора Роберта Моррисона; в то же время Гру разделил с Мальпиги славу создания «Физиологии растений». Как ни велики, без сомнения, некоторые из этих имен, они бледнеют перед именем Исаака Ньютона. Ньютон родился в Улсторпе (Линкольншир), в день Рождества того памятного года (1642), когда началась междоусобная война. В год Реставрации он поступил в Кембриджский университет, где преподавание Исаака Бэрроу пробудило его математический гений и метод Декарта заменил старые способы исследования. После окончания университета его жизнь стала рядом великих физических открытий. На 24-м году своей теорией бесконечно малых чисел он облегчил вычисление планетарных движений. Опыты с призмой при вели его к открытиям в оптике, которые он отчасти изложил в своих лекциях по математике, а затем объединил в теории света, изложенной им перед «Королевским обществом», когда он стал его членом. Закон всемирного тяготения он открыл уже в 1666 году, но принимавшееся тогда ошибочное определение диаметра Земли шестнадцать лет мешало обнародовать его, и только в 1687 году «Principia» («Начала») открыли миру его новую теорию Вселенной.

В перечне, вроде данного нами, можно только подчеркнуть поразительную деятельность чисто научной мысли, отличавшую век Реставрации. Но проявившееся в ней скептическое и опытное направление ума в то же время оказало влияние на все области современной жизни. В школе свободных мыслителей, развившейся из той группы, которая накануне междоусобной войны собралась вокруг лорда Фолкленда в Грет-Тью, мы видим попытку согласовать учение веры с данными разума и опыта. Какой приговор ни вынесла бы история политической деятельности Фолкленда, его имя навсегда останется в истории религиозной мысли. Воззрения людей, собравшихся вокруг него, положили начало новой эпохе в английском богословии. Их главным делом было отрицание власти традиций в вопросах веры, подобно тому как Ф. Бэкон отверг их в деле исследования природы, и признание в той и в другой областях верховенства разума как свидетельства истины.

«Все это не имеет значения», заметил Джон Гэлс, виндзорский каноник и друг Дода, об авторитете церкви, ее отцов и соборов. Он с пренебрежением отверг ссылку на всеобщее признание. «Всеобщность является таким доказательством истины, которого стыдится сама истина. Высшим человеческим авторитетом служат люди, наиболее мудрые и добродетельные, а они, на мой взгляд, не пользуются наибольшим признанием». Сначала принятие католицизма, а затем поспешный отказ от