Через день после больших палабра к нашему причалу пристал корабль «Кабенда», который привез большой груз товаров для торговли. Как раз вовремя. Это было лучшее судно моего дяди, корабль водоизмещением триста тонн. У нас было еще три судна, стоявшие на якоре близ фактории, одно из них называлось «Сеньора Амелия» в честь нашей первой леди. Вождь Мусси и его воины расположились лагерем в прекрасной долине, где росло много пальм, примерно в миле от нашей резиденции. Рабы группами, под наблюдением своих хозяев, были привязаны к столбам, вбитым в землю, канатами из сплетенных бамбуковых волокон. Донна Амелия сопровождала дядю и Пабло Круза в инспекционной поездке и совершенно не смущалась зрелищем этого спектакля. В то время я думал, что лицезрение более тысячи совершенно голых негров едва ли доставило бы удовольствие молодой «школьнице», как называл ее Диего.

Грузы «Кабенды» выгрузили возможно быстрее, и через два дня после ее прибытия торговля на рынке была в полном разгаре. Она напомнила мне площадь в Фанду. В дополнение к тысяче или более рабов было выставлено несколько тонн африканских товаров – слоновая кость, золотой песок, рис, скот, шкуры, пчелиный воск, черное дерево, мед и много других видов товаров из внутренних областей. Для обмена у нас имелись хлопковая ткань, порох, ром, табак, дешевые мушкеты, бижутерия, кораллы и прочие безделушки для ублажения дикарей. Такой бартерный обмен производился попутно, главным предметом торговли оставались рабы. За крепкого негра лет двадцати мы давали цену три английских шиллинга или три испанских доллара. За женщин и подростков платили меньше. Наш порох был крупнозернистым, а ружья грубо выделаны в Англии. Спирт, хлопковая ткань, порох и ружья поступали на каботажные суда дяди с английских торговых пунктов на реке Конго. Мы делали покупки на побережье и платили большую цену за эти товары, чтобы предотвратить закрытие старых факторий, так как иногда они оказывались очень удобными временными пунктами содержания рабов.

Я подружился с вождем Мусси. На старика производило впечатление мое знание местного языка. Он владел двумя сотнями рабов в караване. Остальные негры входили в другие, меньшие караваны, которые платили вождю дань за военный эскорт. Он взимал свой процент со всех продаж: рабов или других товаров. Мы выплатили ему премию в сотню мушкетов, двадцать бочонков пороха, два отреза хлопковой ткани и красную солдатскую шинель в качестве дэша, или подарка, с учетом договора, который он заключил с дядей. Это был неплохой человек, но хитрый как лиса, более того, с хорошим для дикаря вкусом. Он дал мне понять, что готов отказаться от подарка и прибавить сто негров, если Монего, то есть дон Рикардо, продаст ему свою жену донну Амелию. Торговля завершилась 25 января. Мы были рады избавиться от негритянского вождя и его армии обжор, которые угрожали разорить нас. В итоге мы купили тысячу двести первоклассных рабов. Этого количества было достаточно, чтобы загрузить два судна в Бразилию.

Нью-Тир продолжал процветать. С помощью вождя Мусси мы смогли отправить из одной Камбии с десяток полностью загруженных судов, а если учесть поселение дяди в Рио-Бассо, то мы отослали в 1816 году на Кубу и в Бразилию в целом сорок три тысячи рабов. «Виллено и К°» вскоре стала одинаково известна местным вождям, торговцам Вест-Индии и европейским брокерам. Если одна из наших каботажных шхун заходила в реки Гамбия, Конго, Калабра или Бонни, на берегах немедленно приходили в движение группы негров разной численности.

Донна Амелия продолжала очаровывать. Она не уставала слушать мои рассказы о жизни африканцев, какой я ее видел в плену у дагомейцев и фула. Диего Рамос, как капитан одного из наших кораблей, отсутствовал большую часть времени, а дон Рикардо постоянно проводил время со своим магнитом – донной Амелией. Он построил для нее коттедж в долине пальм, в двух милях от реки, в естественном саду тропических цветов и плодовых деревьев. Довольно обширная часть земли была огорожена высоким забором из кольев и ворот, подобно частоколу, который охраняли несколько черных часовых, вооруженных заряженными мушкетами.

К концу 1816 года дядя отправился в Рио-Бассо и взял с собой донну Амелию. Когда они вернулись через несколько месяцев, испанскую фаворитку сопровождали девушка-квартеронка и ее мать, мулатка с привлекательными чертами лица. У девушки, лет около двадцати, было красивое, румяное лицо, такое, какие иногда встречаются на побережье, и великолепная фигура. Дядя, посмеиваясь, представил ее мне в качестве моей экономки, и так как я был знаком с африканскими обычаями, то принял девушку и мать-мулатку в свое хозяйство. Однако, к моему удивлению, в тот же день квартеронка обратилась ко мне со страстной мольбой к моему великодушию, сопровождаемой выражением ее любви к дону Рикардо. Это открыло мне глаза, я вспомнил, что говорил мне Диего Рамос относительно некоторых бывших любовниц дяди, а также о квартеронке, которую он передал дону Мигелю в Рио-Бассо. Расспросив мулатку, я узнал, что ее дочь прожила с доном Рикардо три года и родила ему ребенка, который вскоре умер. Марина, квартеронка, страстно привязалась к нему и пыталась утопиться в Рио-Бассо, что заставило дона Мигеля вмешаться и убедить дядю позволить ей вернуться с ним в Нью-Тир в качестве компаньонки донны Амелии. Однако дон Рикардо, чувствительный ко всему, что касалось его креолки, счел лучшим передать отвергнутую квартеронку своему двадцатишестилетнему племяннику. Узнав эти подробности, я позволил благодарной женщине следить за порядком в моих апартаментах, явно выиграв с точки зрения комфорта и заботливого ухода.

Когда в другой раз я обедал с дядей в долине пальм, донна Амелия отпускала много шуток относительно моей «прекрасной супруги». Я воспринимал их без обиды и смеялся вместе с доном Рикардо, наслаждаясь вином, словно был доволен его подарком из Рио-Бассо.

Вскоре после этого Диего Рамос прибыл за грузом с островов Зеленого Мыса. Он сообщил, что к Кейп-Косту направляется флотилия британских кораблей с инспекцией побережья и рек. Их уполномочили делать высадки во всех подозрительных местах, имеющих в какой-то мере отношение к англичанам или английскому капиталу, а также ликвидировать фактории работорговцев там, где может быть доказана хотя бы какая-нибудь причастность управляющих к Великобритании. Это была важная новость для нас с доном Рикардо, поскольку мы являлись британскими подданными, хотя время и изменение имен позволили нам слыть за испанцев, бразильцев или креолов по своему выбору. Дядя обладал сильным характером и способностью выдержать самую дотошную проверку, я же не настолько был уверен в своей способности, как и он. По размышлении решили, что я должен уехать с Диего Рамосом в его очередной рейс и, таким образом, отсутствовать в случае появления британских кораблей перед Нью-Тиром.

13 февраля 1817 года мы вышли в море на борту нашего самого крупного корабля «Кабенда» с восьмьюстами пятьюдесятью рабами, грузами слоновой кости и золотого песка и направились прямо в Рио-де-Жанейро. Во время рейса не произошло ничего существенного, и 6 апреля мы высадили своих рабов, понеся в пути лишь небольшие потери. Вскоре после прибытия я встретился со своим старым другом доктором Максвеллом и поговорил о былом. Он поседел, как барсук, и потолстел, как морская свинья. На следующий день мы сходили в поместье мистера Флосса, которому наши рабы передавались на консигнацию и который гостеприимно нас встретил. Он жил на широкую ногу, потчевал соседних дворян концертами и балами. В тот вечер происходил роскошный прием, доны и донны явились в своих богатых облачениях. Мужчины блистали в одеждах всех цветов, юбки леди из глянцевых шелковых тканей были отделаны бахромой из позолоченного кружева, а их бархатные жакеты плотно стянуты и застегнуты на жемчужные кисточки.