— С тобой не просто, Приска, ты знаешь об этом?

— Потому что я еще не глухая и не слепая.

— Я зайду к тебе через несколько дней.

Приска нежно потрепала ее по щеке.

— Пришли мне еще шерсти.

По пути к складам Валерианов Феба не произнесла ни слова. Она была полна воспоминаниями о Дециме, Марке, Юлии. Ей хотелось вычеркнуть их из своей памяти, потому что она не могла вспоминать о них без мук. Но ей приходилось принимать свои утраты и смиряться с ними; ей оставалось жить так, как ожидал от нее Бог. «Любите друг друга», — говорил Иисус Своим ученикам, и именно это она пыталась делать. Ее труд состоял в том, чтобы заботиться обо всех, кому только она могла помочь, используя при этом те силы и возможности, которыми она располагала.

Она была не властна над прошлым и будущим. Прошлое ушло, и ничего изменить уже было нельзя. О будущем ничего не было известно. Феба не хотела ничего загадывать наперед. Она и не могла этого делать. Ей хватило боли от потери Децима. Мысль о том, что жизнь ее детей осталась неустроенной, казалась ей невыносимой. Она только приняла это как факт. Что толку, если она будет постоянно корить себя и горевать о том, что все могло бы пойти иначе? Могла бы она направить жизнь Марка и Юлии по другому пути? Могла бы?

Приняв Иисуса как Спасителя, она взвалила на себя этот груз. И теперь у нее не было причин ни на что жаловаться. «Любите друг друга», — говорил Он Своим апостолам и ученикам. Любите друг друга не на словах, а на деле.

Разве это не означало, что надо что-то делать для других людей? Конечно же, ее труд был Божьей волей.

Паланкин ждал Фебу на складе. Юлий помог ей сесть, и она откинулась на подушки, сильно уставшая. Ей нужно было отдохнуть по дороге домой, чтобы потом успеть подготовиться к завтрашнему дню. Но отдохнуть так и не удалось.

Когда она прибыла на виллу, там было тихо. Именно этого времени суток Феба теперь боялась больше всего — возвращения по вечерам домой, в пустой дом. Она посмотрела сквозь перистиль на дверь своей кумирни и отвернулась. Она знала, что ей нужно молиться, но сейчас у нее не было сил даже думать об этом.

Феба поднялась наверх и по коридору прошла в свои покои. Сняв шаль, она вышла на балкон, с которого открывался вид на Ефес. В сумерках город сверкал всеми красками, а лучи заходящего солнца освещали храм Артемиды. Это было грандиозное и прекрасное здание. Тысячи людей шли сюда к жертвенникам Артемиды, наивно веря в пустые обещания.

Ходит ли туда по-прежнему Юлия?

— Я принесла тебе поесть, моя госпожа, — сказала ей служанка, вошедшая в покои.

— Спасибо, Лавиния, — сказала Феба, не оборачиваясь. Не нужно больше думать о Юлии. Что толку постоянно копаться в своем прошлом и думать, где именно она ошиблась? Последний раз, когда Феба пришла навестить свою дочь, Прим встретил ее и проводил в триклиний.

— Сегодня вечером она плохо себя чувствует, — сказал тогда Прим, но и без того было ясно, что Юлия пьяна. Когда Юлия увидела мать, она набросилась на своего мужа с такими проклятиями и оскорблениями, что Феба едва не лишилась чувств. Никогда она еще не слышала, чтобы ее родная дочь так разговаривала. Прим стоял рядом, явно обиженный, и извинялся за ее поведение, но это, судя по всему, приводило Юлию в еще большее бешенство. Пораженная и пристыженная, Феба покинула тот дом. И потом каждый раз, думая о том, чтобы снова навестить дочь, она чувствовала, что что-то ей мешает. Иногда таким препятствием служила убежденность в том, что Юлию нужно оставить в покое, чтобы она сама нашла путь домой.

Юлия оказалась для Фебы потерянной, как и Марк. Помня о цели его поисков, Феба теперь не была уверена в том, что вообще увидит его живым.

Она попыталась переключить свои мысли от незавидной доли своих детей на нужды тех вдов, которых она собиралась навестить завтра. Она сделала для Юлии и Марка все, что могла. Если она будет пребывать в прошлом, ей труднее будет что-то изменить в будущем. Она должна помогать тем, кому может помочь, и меньше думать о тех, кому она помочь не в силах.

Но это же ее родные дети. Как она может не думать о них? Как она может спокойно смотреть на их беды, даже если они сами в них виноваты?

Остро чувствуя одиночество и растерянность от того, что ей не с кем теперь поделиться своим чувством вины, Феба сжала железные перила и заплакала. В какой-то степени и она виновата в бедах Юлии и Марка. Она не проявила к детям должной любви и не передала им тех знаний, которые помогли бы им выжить в этом мире. Но что она могла сделать для них сейчас? Ощущение беспомощности и безнадежности становилось невыносимым.

— Я потеряла их, Господи. Что мне теперь делать? О Боже, что мне теперь делать?

Феба задрожала, в голове зашумело. Она сжала пальцами горящие болью виски, вспомнив, как Юлия бежала по саду в объятия отца, когда он возвращался домой после долгих путешествий. Фебе казалось, она слышит звонкий смех дочери, когда Децим подбрасывал маленькую Юлию вверх, а потом прижимал к себе и говорил, какой она стала красавицей за то время, что его не было дома.

И вот, спустя годы, эта же дочь кричала о том, что ненавидит отца и желает ему смерти.

О Иисус, что мне сделать для моего ребенка? Что мне делать? О Боже, покажи мне, что мне делать!

Тут Фебу вдруг охватила какая-то странная слабость, и она стала опускаться вниз. Упершись левой ногой в ограду балкона, она попыталась удержаться, чтобы не упасть. Опустившись на пол, Феба тяжело привалилась к железным прутьям. Она захотела позвать служанку, но смогла издать лишь какой-то невнятный звук. Она попыталась встать, но поняла, что не чувствует рук и ног.

Страх охватил ее до такой степени, что в ушах у нее теперь раздавался только громкий стук ее собственного сердца.

Солнце медленно близилось к закату, согревая теплыми лучами ее спину.

* * *

Кто-то постучал в дверь покоев Фебы: «Моя госпожа?».

Дверь медленно открылась, и в покои осторожно вошла служанка. Слегка нахмурившись, она подошла к тому месту, куда поставила поднос с едой. Еда оставалась нетронутой. Лавиния оглянулась и посмотрела на постель. Не увидев там никого, она снова оглядела помещение, пока ее взгляд не остановился на балконе.

Закричав, Лавиния выронила поднос. Звон от подноса раздался по всему дому. «Моя госпожа!» — воскликнула она, подбежав к Фебе. Упав на колени, служанка склонилась над своей хозяйкой: «Моя госпожа! О! Моя госпожа!».

Юлий вбежал в покои и увидел служанку, плачущую в истерике над Фебой, лежащей на балконе. Он подбежал к ним.

— Что случилось? — он отстранил служанку, чтобы поднять Фебу с холодной черепицы.

— Не знаю! Я вошла, чтобы забрать поднос, и увидела ее лежащей здесь.

— Успокойся, девочка! — Юлий отнес Фебу к постели и бережно уложил ее. Ее глаза были открыты, и в них отчетливо был виден страх. Она слегка подняла свою левую руку, и Юлий взял ее в свою. — Принеси одеяло, — сказал он служанке и услышал, как та поторопилась из покоев.