изменяло мой образ мышления. Ответ Анхелики вызвал во мне едва ли не оскорбление. То, как она упрощала психологию мужчин и «сваливала» их всех в одну безличную массу, меня глубоко возмутило. Существование в мужском обличье определенно наложило на меня свой отпечаток. Прежде всего это заставляло меня видеть в них отдельных личностей. Кристобаль и Мартин, к примеру, настолько различались во многих отношениях, что у меня бы язык не повернулся сказать о них нечто вроде: «Все мужчины одинаковы».

Каталина между тем сняла со своей шеи портновский сантиметр, уткнувшись взглядом в пол, и повернулась обратно к швейной комнате. Я бы и хотела последовать за ней внутрь – но что я ей скажу? А потому, пока Каталина не успела скрыться в мастерской, я заговорила:

– Вы правы, донья Соледад. Я дал вам обещание, которое пока не выполнил. Давайте-ка прямо сейчас отправимся в полицейский участок и заявим об исчезновении Франко.

– Вам вовсе нет надобности это делать, дон Кристобаль, – возразила Анхелика. – Поверить не могу, что ты взвалила на нашего гостя свои проблемы, Соледад. Я сама с тобой туда схожу. – Она повернулась к служанке: – Хулия, пускай она подождет на кухне, пока я переоденусь.

На этом, сунув руки в карманы, Анхелика направилась к лестнице наверх, а Хулия повела Соледад к кухне. Таким образом мне выпала удачная возможность поговорить с Каталиной о Франко. Я зашла в швейную комнату:

– С вами все в порядке, донья Каталина?

Сестра уже сидела за швейной машинкой.

– Вы как будто сильно побледнели.

– Со мной все хорошо. – Она опустила ладони на ткань, которую собиралась сшивать. – Просто все это явилось для меня неожиданностью, только и всего.

– Почему? Вы знакомы были с сыном Соледад?

Каталина отвела взгляд.

– Да, конечно же. Его отец много лет здесь работал. Они жили у ручья.

– А он… – Я подтащила поближе к ней стул и села напротив. – Он был вашим другом?

– Когда-то был.

– И что произошло? – У меня чаще заколотилось сердце, вспотели ладони. А вдруг Каталина и есть та самая женщина, которую так любил Франко? Та женщина, что попросила его о столь порочной услуге?

– Я не желаю об этом говорить.

– Мне кажется, я знаю, в чем тут дело, – решилась я рискнуть.

У нее непроизвольно расширились глаза.

– Он был вашим поклонником, не так ли? Я бы этому ничуть не удивился.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… вы красивая женщина. Не сомневаюсь, что многие мужчины сочли бы за счастье быть с вами рядом.

– По-вашему… – она снова зарделась. – Вы считаете, что я красива?

– Разумеется. Ни за что бы не подумал, что вы можете в этом как-то сомневаться!

Она застенчиво улыбнулась.

– Признаюсь, мы с Франко тесно дружили, но это было много лет назад. Это было еще до… еще до… – Она стиснула пальцами платье сестры.

– До пожара?

– Даже еще раньше.

Я накрыла ладонью ее руку:

– Иногда лучше выговориться о том, что вас огорчает, что ложится тяжестью на сердце. Вы сами убедитесь, как это облегчит вашу душу.

По лицу Каталины неудержимо покатились слезы, и я поняла, что она готова к откровенности.

Глава 30

Каталина

Винсес, 1919 год

Листок с запиской задрожал в моих руках. Я всегда безошибочно угадывала почерк Франко, до сих пор немного детский – отдельные буквы у него скорее напоминали изломанные лапки паука, нежели письменные знаки, однако его чистописанием я уже несколько лет как бросила заниматься.

«Встретимся у ручья, – говорилось в записке. – У меня кое-что для тебя есть».

Франко в последнее время вел себя очень странно. Мы с ним дружили много лет, и я всегда дорожила нашими товарищескими отношениями. В наших местах мало было юношей и девушек нашего возраста, а те, кто жил поблизости, обычно нас с ним игнорировали. Мы с Франко всегда считались этакими изгоями в среде местной молодежи, людьми не от мира сего. Сестрица уже вышла замуж за Лорана и разговаривала теперь со мною разве что на репетициях. Хуан – или Мартин, как он предпочитал именоваться ныне, – вечно занят был делами с моим отцом. А Элизы после истории со Святой Девой и нашествия паломников я больше не видела.

Так что единственным моим другом оставался Франко. Однако в последние несколько недель я не могла не заметить, что он переменился, сделавшись каким-то совершенно другим. Теперь он, погруженный в какие-то раздумья, постоянно возился с камешками и палочками, а начиная что-то говорить, вдруг осекался на середине фразы.

Вместе со своим отцом он трудился на плантации, собирая стручки какао, однако с досадой должна признать, он был очень ленив и нередко увиливал от работы, чтобы со мною повидаться. Эта нехватка рвения в нем меня, конечно, огорчала, поскольку я не понаслышке знала, насколько этот человек смышлен. Когда я в детстве учила его арифметике, то Франко все четыре математических действия освоил в считаные дни и вскоре стал даже быстрее меня вычислять ответ.

Зачем он вообще растрачивает здесь, на плантации, свою жизнь? Я как-то раз спросила его об этом, но Франко ответил, что у него есть на то весомая причина, хотя он и не может мне сказать какая.

Да и, сказать по правде, в последнее время мы с ним мало о чем-то разговаривали. Большей частью мы просто гуляли, или временами я ему читала что-то вслух, пока он удил рыбу.

Сегодня Франко меня уже ждал у ручья, бросая в воду камешки. Из заднего кармана у него торчала рогатка, с которой он ловил ящериц. Хотя нам обоим было уже немногим за двадцать, он все равно по-прежнему носил ее с собой. Из хилого, тщедушного мальчишки, с которым я подружилась десять лет назад, он превратился в коренастого юношу с большими мозолистыми руками. Хотя в некоторых отношениях Франко так и не повзрослел.

Подойдя к нему сзади, я шепнула на ухо «привет».

Когда он повернулся, в его глазах блеснул огонек, от которого мне иногда делалось не по себе.

Франко не был привлекательным парнем. Он не имел ничего схожего с моим зятем, красавчиком Лораном, или даже с Мартином – но у него были такие выразительные и печальные глаза, каких я не встречала никогда и ни у кого.

– У меня есть для тебя сюрприз. Подарок, – сказал он.

– Подарок? С чего вдруг? У меня сегодня не день рождения.

– Знаю. Но мне не хотелось дольше ждать. Пойдем, – указал он подбородком в сторону своего дома. – Не волнуйся, мать отправилась в город за рисом