«Моя жизнь не уничтожена, – написала она. – Моя стойкость делает меня той, кто я есть. Мир может попытаться сломать человека, но только он сам может позволить себе сломаться. Преодоление этого кошмара стоило мне невероятных усилий. Я осталась верна себе, и это помогло мне пережить самые темные времена моей жизни. Не хочу, чтобы люди думали, будто я валяюсь на самом дне депрессивной ямы. Потому что это правда не так».

В «Таймс» согласились изменить заголовок на «Как один твит изменил жизнь Жюстин Сакко».

Как и Жюстин, я получил много писем в тот день, когда был опубликован отрывок. Все были весьма положительными: люди писали мне, что переслали статью своим детям в качестве предостережения, чтобы те не вздумали твитнуть что-то, что может быть неправильно расценено. Я понимал, почему родители так делают, но это был не тот месседж, который в текст вкладывал я. Если уж кому-то и стоит изменить свое поведение, казалось мне, так это тем, кто совершает акт травли. Преступление Жюстин заключалось в том, что она написала плохо сформулированную шутку, в которой высмеивалась привилегированность. Приписать эту катастрофу ей в вину для меня было все равно, что сказать: «Не носи короткие юбки». Это виктимблейминг.

«Это эссе может стать переломным моментом, – написал Питер Брэдшоу из “Гардиан”. – Твиттер-травля позволяет людям, которые беспечно считают себя хорошими, переходить на темную сторону буллинга – когда на то есть праведная причина. Возможно, статья Ронсона поставит под сомнение подобную охоте на ведьм культуру мгновенного осуждения в Твиттере».

Люди начали осознавать – как написала Меган О’Гиблин в «Бостон ревью», – что случившееся с Жюстин – это не гражданское правосудие. Это его «катартическая альтернатива».

Но вот в чем дело: я писал о Жюстин не потому, что отождествлял себя с ней, хотя это так, а потому, что отождествлял себя с людьми, которые разрывали ее на части. Я считаю себя человеком, которому не чужда гражданская справедливость. Это мой народ злоупотреблял своей властью, и мне это казалось куда более загадочным, чем когда какой-то расист или тролль-женоненавистник кого-то преследовал. Более того, меня интересовал феномен массового шейминга – когда осуждение сплачивает огромные, разрозненные группы людей. Порядочные, умные люди сразу видят злодея в ситуации, когда женоненавистник нападает на писательницу-феминистку. Но именно порядочные, умные люди разорвали Жюстин в клочья. Жюстин заклеймили злодейкой во всех соцсетях – а потом и в традиционных СМИ, – и у нее не оказалось никакой поддержки. Костер уже слишком разгорелся. Журналистка Хелен Льюис, написавшая обзор на мою книгу для «Нью стейтсмен», сообщила, что она также была в Твиттере в ту ночь:

Осуждение в адрес моей истории поначалу было довольно нерешительным, немного неуверенным, как возникающий консенсус: «Статья не сделала ничего, лишь снова вернула ее в центр всеобщего внимания, когда все уже про нее забыли», – написал кто-то в Твиттере. «Ее отец миллиардер, – ответили ему. – Я не особо за нее переживаю». (Отец Жюстин не миллиардер. Он продает ковры.) «Тот твит не сломал ей жизнь, – добавил кто-то еще. – У Жюстин Сакко уже есть новая работа. Не смешите меня».

«Через год, – подумал я, когда прочитал это. – Она нашла полноценную работу через год». Хорошие люди вроде нас фактически приговорили Жюстин к наказанию сроком на один год за преступление, выраженное в форме плохой шутки в Твиттере, – как будто какая-то неуклюжая формулировка была ключом к ее тайному внутреннему злу. Тот факт, что она весь год упрямо пыталась вернуть себе свою жизнь, теперь использовался в качестве доказательства того, что ее травля с самого начала не была чем-то особенным.

Помню, как-то раз я был на пляже в Шотландии, и меня неожиданно облюбовала стайка крачек. Они какое-то время кружили надо мной, потом начали пикировать прямо ко мне, целясь прямо в голову. Я убежал к дороге, вопя и размахивая руками.

– Ты, наверное, слишком близко подошел к их яйцам! – прокричала мне вслед моя жена Элейн. – Может, ты знаешь, где у них гнезда.

– Я понятия не имею, где их гнезда! – проорал я ей.

Те первые недовольства чем-то напоминали конфликт с крачками. А затем началось пикирование: «Я прочитал тот отрывок из его книги, и, думаю, можно смело сказать, что @jonronson чертов расист».

Группа фанатов футбольного клуба «Челси» попала на видео в момент, когда они выталкивали из вагона парижского метро темнокожего мужчину, скандируя: «Мы расисты, мы расисты, и нам это нравится». Шокирующее, отвратительное видео.

«Может, Джон Ронсон и за них заступится», – написал кто-то.

Я написал Жюстин.

«Кажется, я начинаю получать представление о том, каково вам тогда пришлось».

«Мне очень жаль, если вам желают смерти, – ответила она. – Никто и никогда не должен сталкиваться с этим и вообще с любыми жестокими словами».

«Ну, никто не обещает и правда меня убить», – написал я.