(Как это часто и бывает, угрозы, направленные в адрес Жюстин, женщины, оказались куда более разнообразными, чем в адрес меня, мужчины.)

Большинству людей книга понравилась. Но среди тех, кто ее не читал, начало формироваться и паразитировать на самом себе мнение, будто в ней содержится атака на социальную справедливость, попытка защитить привилегии белых. Выступая против онлайн-шейминга, я затыкал рты тем, кто и так чувствовал себя проигнорированным, – потому что для них онлайн-шейминг является единственным выходом, тогда как людям вроде Жюстин мир автоматически позволяет преуспеть во всем. Но я просто не понимал, как травля Жюстин исправляет ситуацию, учитывая, что ее шутка как раз высмеивала расизм. Случившееся с ней, подумал я, – это просто очередное ужасное событие, произошедшее в мире.

Я не мог понять, у какого количества людей сложилось подобное мнение о книге. Это нервировало. Я решил ничего не говорить – хотя были вещи, которые мне хотелось высказать. Мне хотелось сказать, что я годами писал истории, посвященные злоупотреблениям властью. Когда люди, злоупотребляющие властью, были где-то там – в вооруженных силах или в фарминдустрии, – всем все нравилось. Когда я написал про навешивание ярлыков в мире психического здоровья, о четырехлетних малышах в Америке, которым приписывают биполярное расстройство за то, что они порой устраивают истерики, все согласились, что это нехорошо. Но как только я написал, что это мы злоупотребляем своей властью – категоризируем других на основании ограниченного количества доказательств, – люди начали говорить, что я, должно быть, тоже расист.

Я решил убедить этих людей прочитать книгу целиком и твитнул: «Кстати, история Жюстин Сакко в “Нью-Йорк таймс” – это не отдельная статья. Это отрывок из книги».

«Класс, теперь Ронсон говорит, что это отрывок из книги», – написал кто-то.

Вот что это должно было значить? Это всегда был отрывок из книги. Он что, считал, что я добежал до дома и быстренько написал книжку? Но я понял, что все, что я скажу в тот момент, будет использовано против меня, так что вернулся к тактике молчания.

«Почему Джон Ронсон никому из нас не отвечает?» – твитнул кто-то.

«Потому что Джон Ронсон отвечает только мужчинам», – появился ответ.

Обожаю, когда люди наезжают на меня по самым нелепым поводам, потому что, когда я пересказываю эти комментарии своим собеседникам, они всегда помогают мне создать хорошее впечатление о себе.

Я не жалею, что написал историю Жюстин. Мне словно заявляли: «Можно писать вот о тех людях, с которыми обошлись несправедливо, но вот об этом человеке не пиши, потому что из-за этого мы выглядим так себе». Но опороченный человек – всегда опороченный человек, даже когда обстоятельства нас не устраивают.

* * *

В Филадельфии произошла железнодорожная катастрофа. Поезд сошел с рельсов на скорости 102 мили в час[59]. Вагоны просто разорвало. Восемь человек погибли и еще две сотни попали в больницы, некоторые люди – в критическом состоянии.

«Куда ни глянь, везде обломки поезда, – сказал в репортаже “Си-эн-эн” один из очевидцев. – И видно, как люди пытаются выползти».

«Над нашей головой, в багажном отделении, было двое, они просили, чтобы им помогли спуститься вниз», – рассказал другой.

«Я видел столько разбитых голов и окровавленных лиц, – заявил третий. – Очень много переломов: руки, плечи, куча всего».

Выбравшаяся из-под груды покореженного металла пассажирка твитнула: «Спасибо большое, что пустили поезд под откос. Можно мне забрать свою скрипку из второго вагона?»

Поначалу Твиттер был домом любопытства и эмпатии. Тогда люди, может, ответили бы ей: «С вами все в порядке?» – или «Каково это было?» Но теперь Твиттер и Фейсбук уже работали иначе. Теперь с Твиттера и Фейсбука посыпалось: «Какая-то испорченная идиотка ноет, что ее скрипка оказалась в том сошедшем с рельсов “Амтраке”. В этом поезде люди умерли»; и «К сожалению, слишком многие думают только о себе, а не о ближних своих»; и «Она тупица. Надеюсь, ее скрипку разломало в щепки»; и «Надеюсь, кто-нибудь подберет ее и раскрошит о поезд»: и «Да к черту эту сучку и ее долбаную скрипку. Если бы она была сейчас где-то рядом, я бы нахрен выбил из нее всю дурь. Мелкая тварь»; а потом – когда она уже удалила свой аккаунт в Твиттере – «Очень жаль, что она такая трусиха, удалившая аккаунт, как же ей теперь вернут скрипку?»; и «Надеюсь, ты достанешь свою скрипку из-под тел истекающих кровью людей, удачи!»; и «Надеюсь, ее уничтожили»; и «Скрипку можно купить и новую. МЕРТВЫЕ ушли навсегда»; и «Самодовольная мразь»; и «Никаких поблажек. Какая мерзкая шлюха. Надеюсь, ее жизнь именно такая, какой эта отвратительная сука и заслуживает»; и «Восемь пассажиров умерли, а она жива. Никакой справедливости в этом мире»; и «Вседозволенность в ее лучшем виде».

Как и Жюстин, ее травили, потому что ее заподозрили в злоупотреблении своими привилегиями. И, разумеется, это более весомый повод изводить людей, чем, допустим, рождение детей вне брака. Но огромное количество людей, переживших только что железнодорожную катастрофу, обвиняли женщину, только что пережившую железнодорожную катастрофу, в том, что она слишком привилегированна. Фраза «злоупотребление привилегиями» как будто дает право набрасываться на кого угодно по собственному выбору. Термин начал обесцениваться, и из-за этого мы теряли способность сочувствовать и видеть черту между серьезными и несерьезными проступками.

* * *

Я приехал на нью-йоркскую телестудию на запись видео о книге. Передо мной снималась женщина-доктор, она записывала свой ролик.

– О чем ваша книга? – спросила она меня.

– Об онлайн-шейминге.

– О, а вы читали тот отрывок в «Нью-Йорк таймс»? – спросила она.

– Я его написал.

– Вы, должно быть, так счастливы!

– Вообще-то, не очень, – сказал я.

– Почему? – спросила она.

– Потому что на него довольно негативно отреагировали, люди считают, что я расист, – ответил я.

– И чего вы хотите? – спросила она.

Повисло молчание.

– «Ксанакса»[60], – сказал я.

Она достала блокнот и выписала мне рецепт на шестьдесят таблеток «Ксанакса». После этого я стал не таким тревожным. Но как будто заторможенным. Пришлось выбирать между тревожностью и заторможенностью. Впоследствии я рассказал об этом комику Джо Рогану. «Добро пожаловать в Америку, – ответил он. – Это для всех нас дилемма. Заторможенный или тревожный».

* * *

Колонка Питера Брэдшоу в «Гардиан» оказалась невероятно ошибочной. Моя история о Жюстин не стала переломным моментом. Твиттер-шейминг никуда не делся. Он в сумасшедшем темпе набирал ход. Некоторым из жертв, вроде Жюстин и дамы со скрипкой, было легко сочувствовать. Они совершили какой-то абсолютно идиотский промах – вроде ученого Мэтта Тейлора, который запустил космический аппарат за 310 миллионов миль[61], посадил его на поверхность кометы, но комментировал ход миссии в неприличной рубашке. Рубашка – которую ему подарила подруга – была вся в принтах барбареллоподобных девушек в нижнем белье. На него вылилось столько желчи в социальных сетях – «Нет-нет, женщинам та-а-а-а-ак рады в этом сообществе, спросите вон мужика в этой рубашке», – что на следующий день он расплакался в ходе пресс-конференции.