У Александры Николаевны тоже все хорошо: она стала завучем нашей школы и метит в директора. Замуж, правда, так и не вышла, но в наше время это ведь не страшно.

В ту осень, когда мы с Виктором познакомились, я чувствовала себя так же, как и после судьбоносной контрольной по алгебре: вроде бы знаю, что все написала правильно, но мандраж бьет со страшной силой.

Монетка моей судьбы была подброшена и вращалась в воздухе. Я еще не знала, что мне выпадет — орел или решка, — и старалась не думать об этом. Слишком боялась сглазить.

— Мне до чертиков надоела эта погода, — сказал Виктор, когда я заскочила в его машину, поспешно закрыв за собой дверь.

Зима тогда началась очень мягко, словно извиняясь за свое появление. Но через пару недель спохватилась — и включила двадцатиградусные морозы.

— Для меня, при всей моей любви к зиме, это тоже чересчур! — Я сбросила теплые перчатки на приборную панель и приложила озябшие пальцы к решетке радиатора, из которого исходило желанное тепло.

В этот самый миг губы Виктора коснулись моей щеки. Я тут же обернулась и поймала поцелуй губами.

— Так зачем тебе сегодня понадобилось все усложнять? — промурлыкала я. — Я же предлагала встретиться у меня: Гули не будет целую неделю. А вместо этого ты заставил меня бегать по морозу…

— Ага! — Он покаянно кивнул. — От твоего подъезда до дверей моей машины путь очень долгий — можно насмерть замерзнуть.

Чувствуя, что пальцы отогрелись ровно настолько, чтобы хоть как-то сгибаться, я обняла Виктора и притянула к себе, наслаждаясь следующим поцелуем.

* * *

Первый раз мы стали близки одной холодной ноябрьской ночью после очень приятного вечера в ресторане. Домой к Виктору ехали на такси, так как оба были немного навеселе — как нарочно, выпили ровно столько, сколько нужно, чтобы расслабиться, но не отупеть. Так что все получилось замечательно — легко, весело, без напряга.

Возможно, мы так здорово оторвались еще и потому, что в ресторане отмечали известия, полученные о Васеньке. Накануне окончательно стало ясно, что с ним все будет в порядке. Сычик уже не только вставал, но и ходил; умственные способности тоже восстановились. Единственная проблема — он напрочь забыл все, что случилось в последние полгода перед аварией, в том числе и меня. Так что теперь я, как и мечтала, стала для Васеньки абсолютно посторонним человеком.

От одиночества он не страдал — совсем наоборот. Старший Студнев каждую свободную минуту проводил рядом с сыном — и, между прочим, честно рассказал ему и обо мне, и обо всех обстоятельствах аварии. Увы, даже это не помогло восстановить пропавшую часть памяти Сычика. Меня он категорически не узнавал.

Зато сразу же вспомнил девушку Светочку, пришедшую навестить однокурсника, как только разрешили врачи. Хватало одного взгляда на эту тихую девочку, чтобы понять: она безумно любит Сычика. И, по-моему, Васеньке была очень приятна ее забота, хотя он порой и обижался на то, что его опекают как ребенка.

Студнев-пер полностью одобрял происходящее, причем не только потому, что сын получил реальный шанс найти личное счастье, но и потому, что Светочка оказалась дочерью… скажем так, очень влиятельного человека.

Я тоже искренне радовалась за молодых людей, хотя и немного расстраивалась из-за того, что теперь Васенька потерял последний шанс попробовать жить по-своему, без оглядки на отца. С другой стороны, увы, далеко не каждый способен переписать судьбу с чистого листа, и, честно говоря, Сычик всегда казался мне слишком слабым для этого.

Так что, возможно, все действительно складывалось наилучшим образом. Светочка принадлежала к числу тех тихих, незаметных девушек, которые, выйдя замуж по любви, способны, не роняя себя, устроить мужу головокружительную карьеру. А еще именно такие «серые мышки», как Светочка, волшебно расцветают с возрастом, превращаясь в сногсшибательно элегантных дам. Наверное, это действительно была самая подходящая жена для наивного, чистосердечного, немного инфантильного, но серьезного и надежного Васеньки.

Как бы то ни было, помочь ему я ничем уже не могла — просто потому, что не любила.

А еще у меня тогда хватало других забот — я пыталась заново построить собственную судьбу. Это оказалось очень трудно. Иногда нечеловечески трудно; понимаю, что страдания богатой, здоровой и красивой телки многим покажутся смешными, но что есть, то есть. Мешали и старые вредные привычки, и нежелание обзаводиться новыми, столь же неподходящими для нормальной жизни.

Но я все же взяла себя в руки — принялась ездить по московским приютам для бездомных животных, передержкам, ветеринарным клиникам, а также по подмосковным заповедникам, заказникам, зоопаркам и питомникам. Смотрела на людей, которые там работали, слушала их, задавала вопросы. Проверяла полученную инфу в Сети. Думала.

Поначалу на меня, разумеется, почти все глядели косо — не потому, что догадывались о моей прежней профессии, а потому, что не доверяли абсолютно всем богатым телкам. Но я быстро училась и не давала себя разыграть — желающих находилось немало. Помогала, чем могла. Несколько раз ассистировала при операциях, которые ветеринары делали бездомным животным, — это оказалось страшно, но совсем не так невыносимо жутко, как я боялась.

И знаете что? Оказывается, в среде тех, кто любит животных, умных и честных людей гораздо больше, чем самодовольных кретинов. Уже через месяц на меня смотрели совсем иначе, чем в начале знакомства, и дело тут было не в моих деньгах — точнее, не только в них. И, разумеется, быстро выяснилось, что содержания от Виктора не хватит на то, чтобы одновременно оплачивать стиль жизни, к которому я привыкла, и спонсировать все учреждения, бескорыстно помогающие животным.

Я задумалась, не найти ли мне работу, но остановили два соображения. Во-первых, пока я еще не совсем понимала, чем мне заниматься, чтобы и деньги получать приличные, и больше не торговать собой. Во-вторых, до Нового года оставалось уже совсем немного времени, и фирмы никого не хотели нанимать накануне длинных каникул. Поэтому поиск работы я решила начать в середине января.

В три поездки в самые красивые заповедники я брала с собой Гулю. Она вежливо улыбалась и говорила, что в восторге, однако я видела, что подругу мои заботы абсолютно не зацепили. Значит, для нее надо было искать какой-то иной крючок, но я пока его не находила.

* * *

Хлопоты с животными были хороши еще и тем, что хоть немного отвлекали от мыслей о Викторе. Иначе я бы рехнулась, честное слово.

Все происходящее между нами казалось очень странным — словно я наблюдала за ним со стороны. Фактически впервые в жизни я применяла свои умения от души. Не продавала, а отдавала даром. Принимала ответные ласки не потому, что должна была делать это, а потому, что хотела. Кошечка, появления которой я очень опасалась, похоже, уподобилась медведю и залегла в зимнюю спячку. И в Instagram я, кстати, больше не заходила, сложно поверить, но за все это время я не выложила ни одной фотки! Мне было достаточно реальной жизни, а еще… было страшно до безумия. Отношения между мной и Виктором казались прекрасной вазой из дорогого хрусталя, способной разбиться даже не от удара, а от неловкого прикосновения. Я до жути боялась, что однажды на этой вазе появится трещина — и с каждым днем станет расползаться все дальше и дальше, пока не превратит хрустальное чудо в груду осколков. Тогда жить мне станет абсолютно незачем. Даже любимые звери не спасут.