и ударил себя бронированным кулаком в бронированную же ладонь. — Кажется, до меня начинает доходить! Там ведь тоже ничего не стреляет и не взрывается, верно?

— Да-а-а! — обрадовался его догадливости я. — И я не я буду, если там, в той аномалии или на самой ее границе не расположился базовый лагерь балканцев, в котором полно ОЧЕНЬ ЦЕННОГО ИМУЩЕСТВА!

Последние слова я нарочито выделил тоном и громкостью, и это сработало именно так, как как я и рассчитывал:

— Где-врот! А-ять? Добыча-нах? Кто-ска сказал «ценное имущество»-х? Бабай, ты-нах без нас не того-ять! Не смей, врот! Имущество-ять это-ска… Такое-нах дело-врот… Много имущества-нах мало не бывает! — окровавленные, сильно потрепанные снажьи, гоблинские, уручьи, троллиные рожи одна за другой стали появляться на просеке как из-под земли, и я радостно заржал.

Мы орки! Нам похрен. Сейчас же не померли, правильно? Не померли! Может и потом не помрем. Ну, или помрем, всякое бывает. Умер, шмумер — лишь бы был здоровенький, как говорят кхазады. А добыча — это добыча, упускать ее — страшный грех, тем паче когда хозяева бесхозных ценностей практически в полном составе усеяли здешние холмы своими дважды мертвыми костями… И если кто-то из людей, гномов или эльфов соберется к нам присоединиться, дабы помочь нам в разграблении нажитого непосильным трудом упыриного имущества, что ж — милости просим!

— Господа есаулы! — рявкнул я страшным орочьим рожам, среди которых вполне себе мелькали человеческие физиономии и гномские бородатые морды. — Донести мое рацпредложение до Орды: я собираюсь перейти Хладный Мост, найти там упыриный лагерь, всех там поубивать, всё ограбить, всё поджечь…

— И всех оттрахать!!! — радостно завопил Лурц Желтая Майка, у которого поперек башки красовался свежезашитый корявый шрам в районе виска, а левая рука болталась на перевязи.

— Не, если тебе не впадлу трахать упырих, то… — я продемонстрировал открытые ладони. — Вольному — воля… Чисто гипотетически, в этом даже есть некоторая справедливость: они хотели сосать, а их оттрахали. Но я сам как бы не очень в этом плане, это уже без меня… Упырихи — они холодные и сыроватые, говорят. Сам не пробовал, и желания такого нет…

— Бабай, йопта! — заорал Щербатый, у которого теперь не хватало еще пары зубов в добавок тому самому, легендарному. — Хорош трендеть про траханье упырих! К делу, ага? Че там про грабежи и убийства?

— Ага… — прервался я. — Значит, взрываться там ничего не взрывается, но горит как положено. Потому — факелы, потому — любое горючее которое найдете, все берем с собой. Пожрать, подлечиться, заточить алебарды — и на построение. На это — два часа, и ни минутой больше! Только добровольцы, это понятно? Никого не заставляем, никого не уговариваем!

— И мешки-ять! Мешки побольше! — возбудились есаулы. — У гоблинов есть сумки клетчатые, фирмы «Мечта оккупанта», надо взять, в них много влезает-нах! А шо на заберем — то обоссым и подожжем!

Розен смотрел на всё это действие ошалело.

— Дурдом какой-то… Что, правда пойдете по Хладному Мосту за зипунами? — спросил он.

— В смысле — пойдем? Побежим! Ну, знаешь… Гром гремит, земля трясется, по небу Орда несется! — продекламировал я. — Прикинь, как балканцы охренеют!

Я был жутко доволен своей идеей, прямо наслаждался ситуацией. До тех пор, пока не остыл маленько и не глянул на поле битвы… Не битвы — побоища! Тысячи трупов лежали тут. Тысячи! Конечно, упыриных мертвецов было больше, чем ордынских. И я должен был скорбеть, да. Мозгом я понимал, какое дерьмо под моим началом тут произошло, и сознание рефлексирующего интеллигента Бабаева выло и ныло о том, что этих жертв могло бы и не быть, но… Но Бабаевым я давно не был. А Бабай Сархан, который Резчик, походный атаман и черный урук, вполне себе здраво понимал, что если бы здесь, на этой сраной просеке в Сколевских Бескидах не погибло три с половиной тысячи ордынцев, то там, в Подолии, умерло бы гораздо больше горожан и сельчан, или не умерло бы… А стало бы упырями, которые ударили бы в тыл нашим пацанам на фронте!

Потому что новообращенные, напившись и нажравшись после победы над нами, стали бы гайдуками, а гайдуки — заматерели бы если не до уровня носферату, то до настоящих вампирских боляр — точно. И каждый из них смог бы обращать новых упырей… Вместо семи или восьми тысяч, которых мы тут положили по итогу, Государство Российское получило бы десятки и десятки тысяч кровососов в прифронтовой зоне! Так что — отставить сомнения, пан-атаман! Нужно пожрать, заточить кард, наделать татау тем, кто отличился — и вперед, через мост, к новой кровище, грязи и абсурду!

* * *

Я в последнее время не очень-то переваривал эльфов, но эти трое — они, определенно, заслуживали внимания. Стояли, выстроившись лесенкой дурачков — по росту. Остроухие джентльмены представляли собой отличное начало для любого расистского анекдота: собрались как-то лаэгрим, уманьяр и эльдар, подходят к уруку, и… И дальше — зависит от предпочтений рассказчика и его расовой принадлежности.

Конечно, первым на кого я обратил внимание, стал Брегалад из Ород-Рава, он же бывший эрниль Ронья-Росомах, который и командовал всем пришедшим к нам на помощь подкреплением: бригадой легкой пехоты — эльфийскими добровольцами. Кудрявый лаэгрим в чешуйчатом доспехе и зверином шлеме, сдвинутом на затылок, глядел на меня с восторгом и хорошей порцией самодовольства, его глаза просто сияли. Ну а как же? Он считал себя большим молодцом, и вполне заслуженно. Пришел и спас, бросил свой московский абсент и своих московских девок, собрал отряд — и нагрянул туда, где был нужен больше всего, и там оказался я, кто-то типа его образца для подражания и юношеского кумира, м-да. Спасти кумира — это ли не мечта преданного фаната, пусть и латентного? А латентный — это значит скрывающийся, не подающий виду, а не что-то там другое, непотребное.

Брегалад обниматься бы кинулся, но фасон перед товарищами держал. Невместно комбригу с атаманами всякими обниматься!

Еще один эльф — весьма знакомый мне отшибленный уманьяр с выкрашенными в полосочку волосами, по имени Таго Гваун Амилле, с которым мы вместе барагозили в Бурдугузе, ухмылялся весьма глумливо, хотя тоже был рад мне — искренне Тут и причин его появления искать не нужно было: Промилле — почти такая же заноза в жопе у всего окружающего мира, как и я, и просто из-за