Я понятия не имею, что они собираются со мной сделать, но я не хочу это знать. Я открываю рот, чтобы закричать, но не успеваю издать ни звука, как тяжелая жирная рука закрывает мне рот, и меня тянут назад, в тень.

Я бросаю все, что могу, на борьбу с ними. Я извиваюсь, пинаю и кричу, несмотря на тяжелую руку, но мужчина тянет меня в переулок рядом с баром, а другой мужчина приближается со стороны. Я пытаюсь изо всех сил вывернуться, но прежде чем успеваю сделать что-то большее, чем просто отбросить свой вес в сторону, я чувствую укол чего-то острого сбоку на шее.

У меня нет иллюзий относительно того, что только что произошло. Через несколько секунд мир вокруг меня кружится, и я чувствую, как мое тело тяжелеет, когда я обвисаю в объятиях мужчины.

Я не могу поверить, что мне удалось избежать торговли людьми в Чикаго только для того, чтобы меня похитили в Кентукки, — это моя последняя мысль, поскольку мое зрение начинает туннелировать, а мир вокруг меня начинает исчезать.

А потом все становится черным.

21

САБРИНА

Когда я просыпаюсь, мое зрение не возвращается сразу, и это, возможно, самое ужасное, что я когда-либо испытывала. На мгновение все становится просто пятном разных цветов, туманным беспорядком, в котором я не могу разобраться. И ощущения, которые приходят с этим, еще больше вызывают во мне страх.

Такое ощущение, будто я сижу на жестком стуле. Воздух прохладный. У меня болит шея, где мне, должно быть, вкололи какой-то препарат. И все остальное тоже болит, включая запястья, которые, как я чувствую, каким-то образом связаны за моей спиной.

Этот ужас снова пронзает меня, и я дергаюсь за то, что меня удерживает, прежде чем мое зрение полностью возвращается. Я чувствую, как стул, на котором сижу, начинает наклоняться в сторону, и я вбираю воздух замирая, прежде чем опракинуться.

Единственное, что мне кажется хуже, чем быть привязанной к стулу в незнакомом месте, — это быть привязанной к стулу, будучи беспомощной и опрокинутой.

Я пытаюсь дышать, втягивая воздух через нос и выпуская его через рот, пытаясь успокоить колотящееся сердце. В воздухе пахнет затхлым запахом, словно застоявшаяся вода, смешанная с металлом и опилками, и я не могу представить, где нахожусь. Мое зрение начинает проясняться, когда я сижу и дышу немного поверхностно после того, как вдохнула запахи окрестности, и тяжело сглатываю, когда начинаю видеть, куда меня притащили.

Похоже на какой-то склад. Гофрированные металлические стены и крыша, земляной пол, груды пиломатериалов сбоку, что, вероятно, связано с запахом опилок. Несмотря на ноябрь, сейчас неприятно тепло, возможно, потому, что я окружена металлическими стенами, на которые палит солнце, и чувствую, как по затылку начинает стекать пот. Единственный свет проникает через люк на крыше, окон нигде нет. Это дает мне ощущение, что меня держат в клетке, и я борюсь с этой мыслью, как только она приходит мне в голову, сопротивляясь побуждению к панике. У меня никогда не было клаустрофобии, и комната, в которой я нахожусь, на самом деле довольно большая, но все равно у меня возникает ощущение, будто я зажата в ней.

Я слышу шаги вдалеке, тяжелую поступь ботинок, от которой у меня сжимается желудок, и по коже выступает еще больше пота. Чувство паники начинает одолевать меня, и я пытаюсь с ним бороться, с каждым мгновением испытывая страх все больше и больше.

Шаги приближаются, и я сжимаю пальцы в кулаки, одерживая победу, чувствуя, как начали неметь кончики пальцев. Тот, кто меня связал, сделал это слишком туго, и я не хочу слишком сильно задумываться о том, какой вред это может нанести.

Шаги останавливаются прямо перед дверью, а затем она открывается, и я вижу высокого, крепкого мужчину в джинсах и джинсовой рабочей рубашке поверх черной футболки с закатанными рукавами. Лицо у него загорелое, морщинистое, с короткими темными волосами и щетиной, и я думаю, ему около сорока пяти лет. В нем есть такая атмосфера, которая заставляет меня думать, что он здесь главный, — после того, как я всю жизнь была дочерью пахана, я узнаю эту ауру. Это кажется еще более очевидным, когда за ним следуют трое других мужчин, одетых так же, но явно смотрящих на первого мужчину, как на босса.

Мне хотелось бы знать больше о том, как справиться с такой ситуацией. Сейчас, вспоминая об этом, кажется, что мой отец должен был подготовить меня к тому, что делать и что говорить в случае похищения. Но я полагаю, он просто всегда предполагал, что сможет защитить меня.

Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую его в горле, и я смотрю вверх, когда более крупный мужчина приближается ко мне, нависая надо мной, а его холодные, смутно заинтересованные глаза оценивают меня.

— Ну-ну, — говорит он со смехом, еще раз оглядывая меня, прежде чем сделать шаг назад. — Посмотрите, кто наконец проснулся.

— Наконец? — Хриплю я, за этим словом следует кашель, когда я понимаю, насколько сухими и ватными кажутся мои губы и горло. Я не знаю, от наркотика ли это, который мне дали, или просто от нехватки воды, или от трех напитков, которые я выпила до того, как меня похитили и, если подумать, может быть, поэтому у меня раскалывается голова. — Как долго я здесь? — Удается мне выдавить, и мужчина снова посмеивается.

— Ты отсутствовала целый день, дорогая. Он проводит рукой по щетине. — Я поговорил об этом с моими людьми. Подумал, что, возможно, они дали тебе слишком много вещества. Но они сказали, что ты выпила спиртного еще до того, как тебя схватили, так что, думаю, мы просто не подумали о том, как вещество может взаимодействовать с несколькими бурбонами в баре «Ворона». — Ухмыляется мужчина. — Надеюсь, ты хорошо провела ночь.

Я прищуриваюсь, волна гнева придает мне капельку смелости.

— У меня была отличная ночь, — отрезала я. — Пока ты, черт возьми, не похитил меня.

Улыбка мужчины внезапно исчезает, и я замечаю это. Понятно, что ему не нравится, когда его стреножат. Он подходит ближе, снова нависая надо мной.

— Следи за своим языком, девочка, — рычит он. — Ты не можешь так говорить со мной.

Я тяжело сглатываю, чувствуя, как мои кишки снова скручиваются от беспокойства, и озноб пробегает по спине. Осознание того, насколько это близко к чему-то, от чего мне едва удалось избежать раньше, поражает меня, и чувство