Снежная королева молчала, но губы ее на этот раз не кривились от злости.

— Видишь, — шепнул мне Арне, — она понемногу смягчается.

По правде сказать, я этого не заметила, но зато, прежде чем мы сели за стол, произошло нечто необычное. Стояла бесснежная зима. На улице было восемь градусов тепла, с моря дул мягкий ветер. Мы со свекром прошли по участку, и я рассказала ему о саде, который виделся мне в мечтах.

Старик преобразился, голос его окреп, движения стали быстрыми, походка пружинистой. Он сказал, что непременно мне поможет.

— Здесь можно устроить настоящий рай, — сказал он. — Надо поставить стену еще и на западе. Все остальное сделают Гольфстрим и солнце. Здесь будут расти картошка, брюква, клубника.

— И розы, — добавила я.

Он рассмеялся — точно так же, как Арне.

— Можешь рассчитывать на меня.

Когда гости ушли, я принялась мыть посуду, Арне носил остатки еды в кладовую. Потом я рассказала ему о разговоре со стариком. Арне широко улыбнулся, но быстро помрачнел:

— Он не придет, не придет из-за матери.

— Мы должны это поломать, — возразила я. — Он придет, что бы она ни говорила.

— Ты удивительный человек, — сказал Арне, и я покраснела. От радости и от давно возникшей уверенности в своем влиянии.

Вечером мы долго сидели за столом и чертили, эскиз за эскизом, планы нашего будущего сада. Я говорила о розах и фиалках, Арне о картошке и зелени.

— Нам надо экономить каждую крону, — говорил он.

— Я знаю, но у меня вдоль стен будут расти розы, а перед домом я разобью клумбу с флоксами и мальвами.

Потом, в один из дней начала января, я сказала Арне, что вечером мы поедем к его родителям. Возьмем с собой планы сада и обсудим их с его отцом. Арне обрадовался и испугался одновременно. Я притворилась, что ничего не заметила. Я не сразу поняла, что его все время мучает совесть из-за того, что он практически порвал с матерью. Когда мы вошли в дверь старого дома на Карл-Юхангатан, она обрадовалась. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы напустить на себя привычный недоступный вид.

— Входите, — сказала она. — Пойду приготовлю кофе.

Мы сели за кухонный стол, я вытащила отца из его привычного угла и сказала, что нам надо кое-что обсудить.

Все получилось как нельзя лучше. Старик снова ожил, стал изобретательным, он снова думал!

— Здесь, у края стены, растут сосны, — сказал он. — Дует не только с запада, штормы приходят и с юга. Стену надо поставить углом, чтобы у Юханны могли расти розы. Значит, стена нужна и на юге.

Больше всех удивилась не Снежная королева, а Арне.

Как он обрадовался, как обрадовался! Тогда я сделала следующий шаг:

— Я договорюсь с братом, чтобы он привозил и отвозил свекра.

— Я прекрасно доберусь на автобусе, — сказал старик.

— Если ты сильно устанешь, то всегда сможешь переночевать у нас.

Свекровь молчала, словно воды набрала в рот.

Той весной мы со свекром славно поработали в саду. У одного из местных крестьян мы одолжили лошадь и борону, и свекор управлялся с ними так ловко, как будто делал это всю жизнь. Мы вспахали участок и посадили картошку, вскопали грядки и посадили зелень, сделали клумбы и посадили цветы. Потом мы выкопали ямы и посадили яблони и смородину. Когда однажды мы решили передохнуть и сели попить кофе с бутербродами, свекор сказал:

— В моих жилах течет добрая крестьянская кровь.

В тот момент я впервые вспомнила, что тоже происхожу из крестьян.

Свекор был немногословен, но очень многому меня научил. Научил различать свежий и зрелый навоз. Научил оценивать почву, пробуя ее пальцами — надо ли добавлять в нее песок или торф. Он сказал мне, что анютины глазки говорят о недостатке в почве извести и что избыток глины убивает перегной.

Это был практический опыт, который он передавал мне, не тратя лишних слов.

Но были у него и собственные идеи.

— Розы, конечно, очень красивы летом, — сказал он однажды. — Но у стены и вот здесь, под окнами, я бы посадил еще и форзиции, а внизу — сциллы и крокусы.

Я кивала, живо представляя себе, как все это будет выглядеть на самом деле. Между стеной и кухонными окнами мы высадили гиацинты. Как они радовали меня в марте, когда я с чашкой кофе садилась у окна и смотрела, как цветы пробиваются сквозь снег, когда никто не рискует высунуть на улицу нос. Я же с удовольствием смотрела на золотистые кустики.

Свекор пытался учить меня и терпению.

— Для того чтобы разводить культурные растения, надо уметь ждать, — говорил он. — Мы не можем по желанию изменять погоду.

Это было правдой, но я никогда не могла заставить себя набраться терпения. Я страшно злилась, когда в мае на тюльпаны сыпал снег или когда коварный февраль ночными заморозками губил почки на кустах и деревьях.

Я ругала пионы, когда на третий год они вдруг увядали, хотя я добросовестно подкармливала их навозом и черноземом. На четвертый год я даже не смотрела на них, а просто перекопала клумбу и удобрила ее компостом.

Они проросли и покрылись большими упругими почками и с тех пор цвели каждый год в течение двадцати лет.

Впрочем, садом занимались не только мы со свекром. По выходным брат Арне, Густав, кирпич за кирпичом выкладывал стену. Он был каменщик и радовался, как жаворонок, когда они с отцом обсуждали глубину оттаявшей земли, высоту и толщину стены и стоит ли тратиться на ее кирпичное покрытие. Старик решил, что стоит, и сказал об этом сыну так, словно отдавал приказ.

Стену Густав сложил без углов, она шла плавной дугой на юго-запад и упиралась в гору, которая таким же плавным полукругом уходила на север. Таким образом, мой сад стал похож на круглую чашу, в середине которой стоял наш дом.

Однажды днем, когда все мы были заняты работой, приехал Рагнар. В кузове его машины лежали розы — вьющиеся розы, благородные розы, традиционные кустовые розы. Я прыгала вокруг брата и радовалась как младенец.

— Где ты все это купил? — допытывалась я. — И сколько это стоит?

— Это не твоего ума дело, сестренка, — сказал он, и вид у него был такой же, как у Арне, когда я спросила его, на какие деньги он покупал дорогой материал для мебели.

Хочу особо отметить, что я тщательно слежу за тем, чтобы хорошие воспоминания о прошлом не превращались в единственную истину. Происходит такое превращение очень легко. Это настоящий дар, помогающий нам переживать невыносимое, прекрасное свойство человеческой памяти — помнить хорошее и забывать плохое. Но очень многое утрачивается, если человек строит здание своей биографии на таком зыбком основании, как, например, Арне, когда говорит, что у него было счастливое детство.