Капитан Империали остановился, чтобы раскурить сигару.

— От лица всех жителей Кальви, от лица всего населения Корсики позвольте мне искренне извиниться, — сказал он.

— Большое спасибо за извинения, — сказал Пауэрскорт. Интересно, подумал он, есть ли в книге леди Люси о Корсике хоть одно упоминание о «Побеге Предателя». История была хорошая. Но он почему-то сомневался в ее правдивости.

— Могу ли я иметь удовольствие пригласить вас на ужин в лучшем ресторане Кальви? — продолжал капитан. — Омары там великолепны. А фирменное блюдо — дикий кабан, редкость в здешних местах.

Пауэрскорт поблагодарил его за приглашение, но сказал, что они оба устали и предпочли бы остаться в гостинице. Возможно, в другой день.

— Когда вы собираетесь покинуть наш остров, лорд Пауэрскорт?

Пауэрскорт сказал, что пока они не строили планов о возвращении. Капитан Империали поклонился им обоим и ушел, оставив в воздухе слабый аромат сигары.

— Ну, Люси, — спросил Пауэрскорт, — поверила ты хоть одному его слову?

— Какая отталкивающая личность, — твердо сказала Люси. — Когда он на тебя смотрит, по коже бегут мурашки. Поверила ли я? Что ж, пожалуй, — я уверена, что любой, кого бы мы ни спросили об этом в следующие несколько дней, побожится, что это правда. Эта история не из тех, что печатают в путеводителях. Она могла бы отпугнуть туристов.

— Рано утром в Марсель отправляется катер, — сказал Пауэрскорт. — Я забронировал два места на имя Фицджеральдов. Ты не против того, чтобы стать леди Фицджеральд, Люси?

— Конечно, нет, — откликнулась леди Люси. — Но я должна задать тебе один вопрос. Когда ты целился сегодня в тех людей на холме, ты хотел попасть в них?

— Разумеется, — ответил Пауэрскорт, — а ты разве не хотела?

— Ни в коем случае, — сказала леди Люси. — Я целилась примерно футов на десять в сторону и молилась, чтобы мне никого не задеть.

— Но почему? — удивился Пауэрскорт, осушая свой бокал с корсиканским белым вином.

— Ах, Фрэнсис, неужели ты не понимаешь? Предположим, мы убили бы одного из них. Это могло бы стать началом вендетты. Наша жизнь и жизни наших детей — все они были бы принесены в жертву неуемной страсти корсиканцев к мщению. Не думаю, что я когда-нибудь смогла бы спать спокойно. Они отправились бы за нами следом даже в Лондон.

Пауэрскорт погрузился в размышления. Корсиканцы в Лондоне. Корсиканские убийцы в Лондоне. Корсиканцы, которые душат своих жертв гарротой.

Уильям Аларик Пайпер нервно шагал туда-сюда по улице перед своей галереей. Он дожидался Льюиса Блэка, молчаливого американского миллионера, чья сдержанность уже довела его чуть ли не до болезни. Пайпер решил говорить как можно меньше, хотя и сомневался, что ему под силу перенести это испытание.

— Доброе утро, мистер Пайпер, — сказал Льюис Блэк, пожимая ему руку. — Погода нынче утром замечательная.

Это была самая длинная речь из тех, что Пайперу доводилось слышать от немногословного миллионера. Может быть, влияние Лондона все-таки начинало сказываться.

— Если вам будет угодно пройти со мной, мистер Блэк, — сказал Пайпер, направляясь вверх по лестнице мимо основных залов своей галереи в святая святых на третьем этаже, — то вы увидите картину, которая наверняка вас заинтересует.

Пайпер отворил дверь и включил освещение. На подставке покоился шедевр Джошуа Рейнолдса — Кларисса, леди Ланчестер, сидящая на фоне выдуманного пейзажа с великолепным закатом. На ней было кремовое платье. Маленькие руки сложены на коленях. А на голове красовалась шляпка с самыми роскошными и изысканными перьями, какие только могли раздобыть лондонские модистки конца восемнадцатого века. Но лицо дамы не было лицом из восемнадцатого века. Конечно, художник написал его так, что оно походило на лица восемнадцатого века. Однако та, что смотрела на Льюиса Блэка с картины, поразительно напоминала Милдред, известную также как миссис Льюис Блэк из Нью-Йорка. Ее изображение было скопировано со страницы журнала, украденного Эдмундом Декурси из клуба «Боуфорт».

Льюис Блэк протер глаза, как будто не мог поверить в то, что они говорят ему правду. Он сделал три шага влево, потом три шага вправо. Затем подошел к картине так близко, что едва не уткнулся носом в холст.

— Это продается? — наконец спросил он.

— Да, — ответил Пайпер. Он не думал, что тактика затягивания, которая была использована им в случае с Маккракеном, сработает и с Блэком. Этот клиент мог попросту исчезнуть.

— Пятнадцать тысяч, — сказал Блэк, сунув руку в карман, словно хотел проверить, хватит ли у него при себе наличных.

— Фунтов или долларов? — спросил Пайпер.

— Долларов, — ответил Льюис Блэк.

— Фунтов, — сказал Пайпер. Он не очень хорошо считал в уме — счетами занимался Декурси, — но знал, что фунт гораздо дороже доллара.

— Долларов, — снова сказал Блэк.

— Фунтов, — повторил Пайпер.

— Долларов, — повторил Блэк. Пайперу показалось, что он способен твердить свое целый день.

— Четырнадцать, — сказал Пайпер.

— Четырнадцать чего?

— Простите, четырнадцать тысяч фунтов. Я скинул вам целую тысячу, мистер Блэк.

— Десять, — сказал Блэк.

— Десять чего?

— Десять тысяч фунтов, простите, — сказал Льюис Блэк.

Пайпера порадовало то, что они наконец переключились на фунты. Пожалуй, Английский банк мог бы им гордиться.

— Четырнадцать тысяч фунтов. — Он решил гнуть свою линию.

— Одиннадцать, — сказал Блэк.

— Тринадцать, — сказал Пайпер.

— Двенадцать, — сказал Блэк.

— Разницу пополам, — сказал Пайпер, который в случае необходимости согласился бы и на десять. В конце концов почти все эти деньги были чистой прибылью. — Двенадцать с половиной тысяч фунтов.

— По рукам, — сказал Льюис Блэк. Но то, что он произнес потом, было музыкой для ушей Пайпера. — Эта самая леди Ланчестер на картине, — сказал он, кивая на портрет своей жены. — Ваш Рейнолдс, случаем, не рисовал ее больше? Или еще кто-нибудь в его время?

Пайпер почувствовал себя золотоискателем, после долгих поисков наткнувшимся на богатую жилу благородного металла. На Олд-Бонд-стрит словно пришла калифорнийская золотая лихорадка.

— Я проверю в нашей библиотеке, — пообещал он Льюису Блэку, — но, по-моему, существуют еще два портрета леди Ланчестер — один из них также написан Рейнолдсом, а второй, кажется, Гейнсборо. Вы хотите, чтобы я попробовал отыскать их для вас?

Комната для переговоров была очень маленькой. Окон не было. Единственная голая лампочка бросала на присутствующих скудный свет. За время заключения Хорас Алоизиус Бакли потерял в весе. Лицо у него вытянулось. Серая арестантская одежда выглядела на нем странно — она была на несколько размеров больше, чем нужно, и потому куртка болталась на плечах, а штаны сидели мешком.