— Простите за беспорядок, — он кивнул на кучу бумаг, — это для нашей следующей выставки, «Английский портрет». Я составляю список мест, откуда можно привезти картины.

Пауэрскорт снял со стула стопку книг и уселся.

— Недавно я виделся с вашей семьей, — сказал он. — Там, на Корсике. Ваша матушка чувствовала себя хорошо. Сестры… — Он чуть запнулся. — Пожалуй, я сказал бы, что они немного соскучились по обществу.

Эдмунд Декурси рассмеялся.

— Соскучились по обществу молодых людей, — сказал он с жестокой откровенностью старшего брата. — Однако, если я не ошибаюсь, во время поездки у вас было довольно неприятное переживание. Я сам два года назад побывал в Ареньо в День Побега Предателя. Весь вечер палили из винтовок, люди кричали друг на друга. Сначала нам показалось, что началась революция.

Ловко, подумал Пауэрскорт. Эдмунд Декурси лично свидетельствует о том, что происходит в День Побега Предателя. Его снова одолели сомнения: правда или выдумка этот ежегодный ритуал, подлинный он или фальшивый? Прямо как те картины, что висят в галерее Декурси, сказал он себе. В конце концов все сводится к вопросу установления подлинности.

— Да, вечер и впрямь выдался беспокойный, — с улыбкой сказал Пауэрскорт. Затем ступил на более опасную почву. — Ответьте мне, мистер Декурси, — продолжал он, — хорошо ли вы знали Кристофера Монтегю?

Декурси грустно кивнул.

— Конечно, я знал его, — сказал он. — Какая ужасная история! Я встретил его на улице в тот день, когда он умер. Да еще тот бедняга в Оксфорде… Ужасно, что и говорить.

— Он приходил на открытие вашей нынешней выставки — шедевров венецианской школы?

Декурси несколько раз моргнул.

— Я пытаюсь вспомнить, — сказал он. — Наверняка приходил. Да, помню: я его у нас видел. Он привел с собой весьма симпатичную молодую женщину.

В памяти Пауэрскорта всплыл образ миссис Розалинды Бакли, супруги человека, обвиненного в убийстве и ожидающего суда в ньюгейтской тюрьме.

— Довольно высокую? — спросил он. — Кудрявые русые волосы, большие карие глаза?

Декурси как будто смутился.

— Нет, — ответил он, — довольно маленькую. И волосы у нее были не русые, а почти черные. А глаза, по-моему, голубые и очень выразительные.

— Вы случайно не слышали ее имени? — спросил Пауэрскорт.

— Нет. Кажется, нет.

Снаружи до них донесся голос Уильяма Аларика Пайпера: компаньон Эдмунда Декурси велел носильщикам соблюдать осторожность. Очевидно, какую-то картину переносили вниз, в подвал.

— Расскажите мне о подделках, мистер Декурси. — Пауэрскорт словно бы потерял интерес к спутнице Кристофера Монтегю. — Если я правильно осведомлен, мистер Монтегю собирался объявить, что большинство венецианских картин с вашей выставки не являются оригиналами, что среди них есть старые подделки, а есть и совсем недавние. Вы знали об этой статье?

Декурси снова моргнул. Похоже, у него это дурная привычка, подумал Пауэрскорт.

— О да, все знали об этой статье задолго до ее предполагаемой публикации, — сказал Декурси. — Вообще-то она родилась при содействии одного из наших конкурентов с этой же улицы. — Он кивнул в окошко на Олд-Бонд-стрит. — Но фальшивки в нашем деле — изобретение отнюдь не новое, лорд Пауэрскорт. Уже древние греки очень неплохо зарабатывали на продаже римлянам поддельных статуй. Чуть ли не все богатые англичане, путешествовавшие по Европе, привозили оттуда подделки, которые считали подлинными, и с удовольствием вешали на стены у себя дома. Поверьте мне, лорд Пауэрскорт, я ведь бываю во многих больших усадьбах, битком набитых картинами. Я уже потерял счет поддельным Тицианам. В наших центральных графствах больше полотен Джорджоне, чем он мог бы написать за всю жизнь. В Гемпшире полным-полно Веласкесов, а в Дорсете есть дом, в гостиной которого, по уверениям хозяев, висят целых шесть Рембрандтов. Сомневаюсь, что хотя бы один из них написан в Голландии. Сегодняшняя Флоренция могла бы выставить на поле для регби как минимум две команды художников, занимающихся изготовлением подделок, — их можно было бы назвать, к примеру, «Мошенники Юнайтед» и «Мошенники Атлетик». Этого не остановить.

Пауэрскорт улыбнулся. Этажом выше что-то вбивали в стену — гвоздь, а может быть, крюк, чтобы повесить на него еще одну картину, подлинную или фальшивую.

— А если бы статья Монтегю появилась в печати сразу после открытия вашей выставки, — сказал он, — вы бы сильно от нее пострадали?

Декурси покачал головой.

— Не думаю, — уверенно ответил он. — По-моему, выставку в любом случае ждал успех. Мы везем ее в Нью-Йорк, знаете?

В расчете на богатую добычу, подумал Пауэрскорт. Некоторые европейские покупатели все же способны отличить фальшивку от подлинника. Но покупатели с Пятой авеню — вряд ли.

— Ваш дом в Норфолке, — сказал он, меняя направление атаки. В том, что касается подделок, Декурси выглядел неуязвимым. — Как вы считаете, удастся вам привести его в пригодный для жилья вид? Кажется, сейчас там никто не живет?

— Да, никто, — подтвердил Декурси. — Там сейчас никого. Ни единой живой души. Дом абсолютно пуст. Впрочем, я надеюсь вернуть туда с Корсики мою семью. Если фирма по-прежнему будет процветать, я смогу сделать это довольно скоро.

— Ваша матушка наверняка очень обрадуется, — дипломатично заметил Пауэрскорт. — А здесь у вас есть какие-нибудь связи с Корсикой? Может быть, кто-нибудь из носильщиков оттуда родом?

— У нас и правда был один корсиканец, — ответил Декурси, — но на днях ему пришлось уехать домой. Мать умерла.

— Бедняга, — сказал Пауэрскорт, поднимаясь со стула. — И последний вопрос, мистер Декурси. Та молодая женщина, что приходила на открытие выставки вместе с Кристофером Монтегю. У вас случайно нет книги для посетителей? Может быть, она оставила там свое имя?

Декурси сказал, что принесет книгу для посетителей из другого кабинета. Пока его не было, Пауэрскорт от нечего делать принялся разглядывать бумаги на столе. Видимо, Декурси пользовался каким-то тайным кодом. На некоторых листках не было звездочек, на других стояло по одной, а то и по три.

— Вот, — сказал Декурси. — Нам придется вернуться в самое начало. — Он стал перелистывать в обратном порядке страницы толстой книги в кожаном переплете. — Ага! — наконец воскликнул он. — Я нашел подпись Кристофера Монтегю. А под ней, кажется, той же ручкой, подписалась некая Алиса Бридж. Адреса, к сожалению, нет.

Имоджин Фоукс перебирала в памяти все слова, означающие черный цвет. Угольно-черный, черный как смоль, чернее чернил, черный как сажа, черный как вороново крыло. Она ничего не видела. Приехав в Лондон, она встретилась с таинственным мистером Питерсом в гостинице, поблизости от вокзала Ватерлоо. Там Имоджин привели в какой-то номер на третьем этаже и надели ей на глаза черную маску, а сверху забинтовали так туго, что из-под нее совсем ничего нельзя было разглядеть. Другой человек — она поняла это по запаху — отвел ее на какую-то железнодорожную станцию и усадил в купе поезда. Ей показалось, что это вагон первого класса.