и посмотрела на меня ярко-зелеными глазами поверх массивных очков в красной оправе. Я уже видел этот взгляд раньше. В нем читалась жалость.

После похорон мы почти не разговаривали. Они состоялись два месяца назад, но мы до сих пор не говорили о болезни отца, не обсуждали мой предстоящий развод, не ругались из-за того, что она ничего мне не рассказала о раке. Мне все еще было чертовски горько из-за этого, но я не собирался срывать злость на семидесятилетней безутешной вдове. Даже если за хрупкой оболочкой скрывалась волевая и характерная женщина.

И все же я чувствовал себя обманутым. Я потерял время. Не смог прийти к завершению. Не попрощался с отцом. Если бы я знал, был бы рядом с ним. Если бы жена сказала мне правду, я бы не испытывал сейчас этого чувства вины. Я ощущал похожие эмоции, когда не стало Чарли. По крайней мере я поступил правильно по отношению к старику. Он хотел, чтобы я управлял «Блэкстоун», и вот я здесь. В то время как «Лэйзи С» осталось под присмотром Райана – и, казалось, дела там шли прекрасно и без меня.

Проблема в том, что без ранчо мои дела шли не настолько же прекрасно.

Я отвел взгляд, чтобы получше разглядеть сестру. Она прилетела с детьми на выходные. С тех пор как умер отец, мы оба старались держаться поближе к дому, переживая, что мама с трудом привыкает к одинокой жизни. На самом деле нам не обязательно было так часто приезжать. Мидж справлялась лучше, чем каждый из нас.

– Когда прилетает Джон?

Дев не ответила сразу, и я искоса взглянул на нее. Несколько седых волосков у пробора – единственный признак того, что она стала старше на пять лет. За последние годы Девин сильно изменилась. Из беззаботной девушки, легкомысленно меняющей парней (что, кстати, сводило Франклина с ума), она превратилась в образец ответственности. Переломным моментом стала ее встреча с Джоном. Девин сбила его на своем велосипеде по дороге на занятие и чуть не сломала ему руку. Так получилось, что он был ассистентом профессора на том самом занятии.

– Поздно вечером. Через несколько дней они запускают проект, и он работает над последними обновлениями.

Джон разработал первое приложение и продал его, когда еще учился в аспирантуре Стэнфорда. К тому времени, когда ему исполнилось двадцать пять, он сколотил состояние и был на пути к тому, чтобы преумножить капитал. Мой отец всегда пренебрежительно относился к успеху Джона, потому что, по словам мистера Изощренности, большинство историй успеха в Кремниевой долине были «полной чушью» и в конечном итоге все это понимали. Джон понравился мне с самого начала. Он был порядочным парнем, который любил мою сестру и мирился со странностями нашей семьи. Он мне импонировал по большей части потому, что ему было абсолютно наплевать на то, чтобы заслужить одобрение моего отца.

– Откуда мама это знает?

Девин заправила за ухо прядь волос, подстриженных под каре, и пригубила вино.

– Она разговаривала с Сидни.

Это был ответ, которого я боялся и который ожидал услышать. Я снова уставился на дно бокала с «Макалланом».

– Я не знал, что они настолько близки.

– Правда? Как удивительно. – Ее тон был таким сухим, что мне пришлось выпить еще. – Помнишь, как четыре года назад у мамы обнаружили опухоль в груди? – Я смутно припоминал это время, но, тем не менее, кивнул. – Вижу по твоему отсутствующему взгляду, что ты этого не помнишь. В любом случае, – упрекнула меня сестра. – У Карли была ветрянка. И проходила тяжело. Намного хуже, чем когда она была у Фэллон, поэтому я не могла оставить ее с Джоном. Он безнадежен, когда дело доходит до детских болезней. Папа, конечно, становится еще хуже… становился, – оговорилась она, но тут же исправилась, осознав ошибку.

Гримаса боли исказила лицо Девин при мысли о произошедшем.

– Папа становился еще хуже. Он не мог видеть, какой уязвленной выглядит мама. Поэтому на биопсию с ней поехала Сидни. Она брала ее с собой на все визиты к врачу.

Эта новость потрясла меня до глубины души. Мне стало плохо. Невероятно, но слова Девин звучали так, будто Сидни может действовать из чистых побуждений. Бескорыстно, без шума и желания присвоить себе все лавры.

– Для меня стало огромным облегчением узнать, что даже в самые сложные моменты она была рядом с ними…

Наступила пауза, и я почувствовал, что сестра наблюдает за мной. Мое лицо запылало от ее пристального взгляда.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, младший брат…

«Вот оно», – подумал я и горько улыбнулся. Эти слова никогда не предвещали ничего хорошего.

– Но если ты не можешь простить ее, тебе придется с ней расстаться. Ты должен дать ей развод. Это несправедливо по отношению к ней.

– Почему ты не злишься?

Я ущипнул себя за переносицу в попытке облегчить нарастающую головную боль.

– На кого тут злиться? На отца? В смысле, давай будем честными, я безумно любила его, но большую часть жизни он вел себя как тот еще придурок. Вполне логично, что он оставался верен себе до самого конца. Это так на него похоже… – Слова Дев вызвали у меня смешок. – Я тебя не понимаю, – продолжила она. – Мама тоже все знала, но я не вижу, чтобы ты злился на нее. Ты не угрожаешь ей больше никогда с ней не разговаривать.

Я взглянул на мать, которая все еще была полностью погружена в игру в карты с моей тринадцатилетней племянницей.

– Не могу поверить, что вы, ребята, научили Фэллон играть в покер.

– Она сама научилась, приятель. – Дев покачала головой. – О дивный новый мир. Радуйся, что у тебя нет детей.

Образ Сидни, танцующей на кухне в доме в Вайоминге с младенцем на руках, врезался в мое сознание так сильно и быстро, что сердце сжалось. Я резко сел и случайно выплеснул остатки виски на кофейный столик, пока Девин сверлила меня взглядом.

– Ты в порядке?

– Нет.

Уперевшись локтями в колени и проводя большим пальцем по нижней губе, я думал о том, что минуту назад случайно представил. Это казалось правильным. Настолько правильным, что мне захотелось запечатлеть этот образ на бумаге, вставить в рамку и вечно им любоваться. Сидни с ребенком. Потом я подумал о том, что у нее может появиться ребенок от кого-то другого, и чуть не сошел с ума.

Тепло, охватившее меня при мысли о ней, резко контрастировало с холодом, поселившимся во мне за время разлуки. Без возможности увидеть ее, поговорить с ней я словно замерзал изнутри, теряя способность хоть что-то чувствовать.

Картинка не выходила из головы, дразня меня. Я вспомнил, как Сидни улыбалась мне, пока мы жили в Вайоминге, и в груди защемило от тоски. Я скучал по ней. Скучал по ней так сильно, что почти ощущал физическую боль.

Я больше не понимал, что делаю. Не мог понять, почему продолжал злиться. Почему разрушил лучшее, что когда-либо случалось со мной. Почему вообще решил причинить ей боль. Проклятая гордость отняла у меня счастье.

Девин была права. Я не держал зла на мать, но она ничем не отличалась от Сидни. Она ни разу не позвонила и не сказала мне, что отец умирает и что его время на исходе.

– Что, если я люблю ее?

– Да, ты любишь ее