Или Крыса владеет чем-то особенно мощным? Но трудно так прожить, ни разу не воспользовавшись. Или пользовался так, что другие не замечали?..

Я проводил взглядом щит Кабана, его сразу же понесли в мои покои, как самый ценный трофей нашего похода по уточнению карты владений. Гунтер объяснил, что это, наверное, один из легендарных щитов, что сам замечает брошенные в его хозяина дротики, летящие стрелы, камни из пращи, а также умеет отражать удары мечей и топоров, хозяину надо только держаться за ручку. Похоже, здесь у каждого что-то да есть непростое. Да и понятно: жить в таких местах и не накопить некоторый капиталец…

В воротах донжона я остановился, повернулся. Гунтер и Ульман тоже поспешно замерли. Вдали промелькнула, блестя, как жук-бронзовка металлической спинкой, металлическая фигура Зигфрида, спешит начинать пир.

– Каждый мужчина, – сказал я значительно, – в моих владениях должен получить оружие. Ну, по возможности, конечно… Однако мне кажется, что оружия и доспехов мы накопили достаточно. Но если продаст или пропьет, да примет смерть. Ибо главная обязанность мужчины в моих владениях – уметь защитить жену и детей, заботиться о родителях, а уж потом служить сеньору и королю.

Ульман закряхтел, переминаясь с ноги на ногу, а Гунтер ахнул:

– Ваша милость, как можно?

– Что тебя беспокоит?

– Оружие… простому народу…

– Ну и что?

– Да пусть бы сами, – ответил он сердито, – но раздавать из замка?

– Хозяйственный, – похвалил я. – Ты уже сенешаль али нет? Если нет, то я тебя им назначаю. Насчет оружия, думаю, раздать его можно. И еще мне кажется, что если у них будет право владеть таким оружием, то и сеньору… будут служить верой и правдой, а не из-под палки.

Ульман громыхнул:

– Еще бы! Такому сеньору.

– Ого, – сказал я, – подхалимаж? Давай-давай, Ульман, я люблю, когда такую правду-матку честно и прямо, невзирая на лица, мне прямо в мои бесстыжие глаза.

Он смутился, умолк, и дальше следовал за мной, не проронив ни слова. В моих покоях я начал снимать доспехи, Гунтер и Ульман помогли с ремнями и пряжками, железо с грохотом валилось на пол. Сами в доспехах, оба едят меня глазами, я только сейчас начал понимать, что вообще-то мы как бы походя сокрушили одного из моих противников. Рано или поздно с Кабаном пришлось бы схлестнуться, а так счастливый случай, что эта красивая дура вздумала прямо в лоб выгонять захватчика из родного замка… И что этот Кабан вот так сдуру… Хотя почему сдуру? Никто не мог предположить, что мы проедем поблизости. И что вообще вмешаемся. Он действовал правильно, дуре просто повезло. Как и мне.

– Я скоро отбуду на турнир, – сказал я, – так что…

– Через десять дней, – напомнил Гунтер.

– Да, так что вот еще одно ценное указание вышестоящего товарища. Если придет враг, от которого крестьяне отбиться не смогут, то пусть все бросают, кроме оружия, и бегут в замок. Поняли? Дома нетрудно отстроить заново. Поля уже вспаханы, только и того, что засеем заново. Нам нужно сохранить людей, а это можно сделать только в замке. Когда враги уйдут, все восстановим. Все. Даже краше прежнего.

Ульман кивнул, а Гунтер ответил преданно:

– Да, ваша милость!.. Крестьян надо беречь.

– Потому и гоняй их до седьмого пота, – напомнил я, – чтобы все умели стрелять из композитных луков. Врага нужно уничтожать в бесконтактной войне!

Ульман проговорил колеблющимся голосом:

– А если спросят, что сказать насчет указа папы?

Я вздохнул. Известно, что папа Иннокентий II еще в 1139 году запретил использование луков, и лишь через десять лет, под давлением королей, не отменил указ, а внес поправку: лучникам разрешалось применять свое дьявольское оружие, когда сражаются с неверными, но если какой лучник применит против таких же христиан, да будет предан анафеме!

– Прекрасный указ, – одобрил я. – Я целиком и полностью одобряю его. Но так как всякий, кто нападает на мирных землепашцев, да приравнен к неверным, то вы не просто вправе стрелять по нему из луков, но и обязаны… во славу Церкви и Господа нашего!

Оба вздохнули с облегчением, Ульман расправил плечи и посмотрел на Гунтера орлом и соколом. И хотя такой указ я только что выдумал сам, но звучит логично, это вселит чувство справедливости в тех, кто иногда не верит в мое право вооружать их таким смертоносным оружием.

К столу подавали мясо, рыбу и весь привычный набор из разных сортов сыра, овощей и фруктов. Я засмотрелся на Фриду, что стыдливо опускала взор, когда перехватывала мой взгляд.

Не верю, что такие вот красотки с отклонениями, а также все эти гоблины, орки и прочие разумные или полуразумные появились вот просто так. Или в результате мутации. Из-за мутации могла возникнуть жизнь, но это случилось раз за двенадцать миллиардов лет, да и то в одном-единственном уголке вселенной. А вот что за короткий с точки зрения вечности миг навозникали новые разумные виды и подвиды – брехня. Другое дело, в давние-давние времена баловались с генетикой, умели перестраивать или создавать новые организмы, кое-что в себе менять, как сейчас, к примеру, подтягивают обвислые щеки или делают липосацию, знать бы, что это такое. Тогда, понятно, до какой-то из Великих Битв Магов умели делать намного больше. При том уровне все было под контролем, как, скажем, создание более разумных домашних кошечек или собачек, поющих человеческим голосом птичек или умеющих танцевать чечетку муравьев. Но когда некая катастрофа сотрясла мир, когда цивилизация обрушилась, как песчаные домики под натиском ветра и морских волн, эти насозданные, наизмененные погибли почти все, но… все же не все. Какие-то выжили, приспособились, уже забыли, что служили людям.

Этим только объясняю разнообразие и животных видов, что не могли, если по уму, развиться сами, и растений, что чересчур уж… ну не могу представить, из чего развились. Слишком уж отличаются от всего привычного.

А Фрида, летуны и прочие-прочие, это те, у кого сдвиги в генной карте не кажутся такими уж опасными. Разве что священнику, а челяди это по фигу. Как и воинам гарнизона, которые знают, но помалкивают. А теперь и я буду помалкивать…

Я разохотился, пировал вместе со всеми, жрал в три горла, запивал слабым вином, ел сочные фрукты, куда более сочные, чем покупал на рынке, чувствовал себя легко и приятно. Мелькнула мысль, мое положение и есть как раз то, о котором мечтает каждый житель моего мира, измученный демократией. Здесь четкое разделение на сословия, переход из одного в другое просто невозможен. Челядь служит челядью из века в век, дети повара становятся поварами, а дети конюха – конюхами. Правда, я не понял, как же с остальными детьми, вряд ли здесь система «айн киндер», но решил пока не вдаваться в такие подробности.

Сенешаль, как узнал невзначай, служил тоже семьсот лет верой и правдой, пока я его не уволил методом усекновения головы. А нового так и не назначил, если не считать, что велел Гунтеру взять на себя и эти обязанности. Впрочем, почему бы Гунтеру в самом деле не подрабатывать по совместительству и сенешалем?