Он должен был умереть еще до года и встретился бы со своим создателем, великим собачьим богом, если бы не жертва, которую принес Шеф, и не наше с Лу милосердие. Это подарило ему жизнь на целых четыре года, и он прожил их счастливо, не зная забот и не обидев даже мухи. Мы с Лу присматривали за ним.

Он даже заработал немного денег уничтожением крыс, когда холодной зимой те завелись в подвале академии. По пять долларов за голову, он показал, для чего был рожден на свет – ловить грызунов и сворачивать им шею. Я оставил его в подвале на час или около того, пока сам пошел пообедать, а когда вернулся, то обнаружил пол, усеянный трупами.

Как-то раз я повел Джонни на пустую парковку за теннисным кортом, чтобы поиграть в мячик. Эту игру он любил больше всего на свете, он готов был приносить желтый мяч до изнеможения, пока держат ноги, а потом просто падал, тяжело дыша, и не мог шевельнуться, даже чтобы попить. Я подставлял ему блюдце с водой, и он лакал лежа, после чего поднимал на меня взгляд: «А теперь пойдем домой!» Мяч пробивал любые барьеры: даже если бы мяч ему швырнула красноглазая крыса, Джонни бы побежал. Он ради этого жил.

К концу игры он начал уставать, но все еще просил кидать мяч. Я сделал последний бросок, и он бросился следом, клацая когтями по асфальту.

Мяч отскочил от восьмифутовой стены и полетел вверх, Джонни прыгнул за ним без колебаний. Он был таким ловким и шустрым, что почти дотянулся, еще совсем немного – и он оказался бы на самом верху и вцепился бы зубами в ярко-желтый мяч, который он так любил…

Он не сумел. И хотя он пил воду как котенок, но упал, как собака. Побежденный силой тяжести и собственным упрямством, Джонни рухнул на асфальт с отчаянным криком. Забавный мохнатый песик, которому мы подарили три года жизни, упал.

Мяч подскочил рядом с ним. Он посмотрел так, словно если бы сейчас ему удалось дотянуться, подняться, схватить его, это бы излечило его и этот кошмар закончился, мы вернулись бы домой к Лу, чтобы немного отдохнуть, а потом опять играть с мячом, забыв обо всем, что было. Он смотрел, как мяч катится мимо, и плакал, глядя на меня со страхом, болью и непониманием.

Я кинулся к машине, схватил коврик, вернулся. Я подумал, что он, должно быть, повредил спину, поэтому я осторожно уложил его и перенес в автомобиль. По пути в клинику он внезапно ожил и стал осматриваться как ни в чем не бывало.

– Ты в порядке, приятель? – Я в изумлении стал ощупывать его лапы, спину и шею. Он посмотрел на меня с довольным видом, потом сел и высунул морду в окно. Мохнатая грива развевалась от ветра, делая его похожим на львенка.

– Р-раф! – тоненько тявкнул он, а потом заметил на сиденье свой мяч и поспешил в него вцепиться.

Я решил отвезти его домой и понаблюдать пару часов. Вероятнее всего, он просто подвернул лапу или защемил нерв.

– Ты железный пес, Джонни!

Я усадил его в переноску и оставил отдыхать до обеда. Лу подошел и стал его обнюхивать, после чего вернулся на свой наблюдательный пост к окну. Джонни немного повозился и наконец заснул до ужина.

Вечером с ним все было в порядке. Он ел, бегал кругами, дурачился на улице пока наконец не сделал свои дела.

– Поспишь сегодня в переноске, дружок. Ты упал, тебе нужен покой.

Утром, когда я проснулся, Лу уже вылез из-под кровати. Такое случалось, только если что-то было неладно или он плохо себя чувствовал. Я зашел в гостиную и обнаружил его рядом с переноской Джонни.

Тот тяжело дышал и скулил. Я открыл дверцу, он приподнялся на передних ногах и попытался вылезти, но не смог и рухнул прямо на Лу. Тот принялся вылизывать своему другу живот. Джонни было плохо.

Я поспешил ненадолго вывести Лу. На него накричал садовник. Я вернулся с ним в лом, уложил Джонни на диванную полушку и взял ключи.

– Следи за ломом, Лу. Джонни заболел.

В янтарных глазах Лу читалось недоумение: что случилось и почему я несу Джонни на полушке?

– Он выбил себе как минимум один диск в поясничном отделе, – сказал ветеринар. – Нижняя часть туловища утратила чувствительность. Смотрите. – Он показал, что Джонни не может стоять и разгибать лапы.

– Он парализован?

– Боюсь, что да. Видите, он не ощущает боли в спине, даже когда я задеваю его достаточно сильно.

Джонни смотрел на меня. Он дышал с трудом, розовый кошачий язычок вывалился из пасти.

– Что мы можем сделать?

– Я могу сделать снимки, чтобы подтвердить диагноз, но это будет очень дорого и на данном этапе излишне. Если бы вы сразу доставили его к ветеринарному нейрохирургу, возможно, удалось бы сделать операцию и снизить давление на позвоночник. Но боюсь, что сейчас повреждения уже неизлечимы.

– А лекарства?

– Слишком поздно.

– Он ощущает боль?

– Да, хотя я дал ему обезболивающее. Но он парализован и страдает.

– Ему всего четыре года.

– Я знаю, Стив.

Я начал расхаживать по комнате. Я этого не хотел. Я хотел домой. Я хотел проснуться. Я хотел его спасти.

Как-то раз мне пришлось убить птенца сойки, которого подрал какой-то хищник. Мы гуляли с Лу по лесу, он нашел птицу в куче листвы. Она широко отрывала клюв, прося воздуха, пищи, милосердия. Она дрожала от боли у меня в руке. Я сжалился нал ней и завершил ее жизненный путь. Это все, чем я мог ей помочь.

– Ничего не поделаешь, – сказал я.

– Мы должны помочь ему.

– Я знаю, доктор.

В фильме «Лоуренс Аравийский» Лоуренс возвращается, чтобы спасти Гасима, бедуина, который свалился с верблюда и заблудился в пустыне. Все остальные списали его со счета и сочли мертвым.

– Так ему на роду написано, – сказал другой бедуин.

– Ничего не написано! – воскликнул на это Лоуренс, развернулся и скакал всю ночь, чтобы Гасима спасти. Он вернул его к жизни, проявив милосердие там, где все прочие отказались.

На следующей неделе Гасим убил человека из другого племени, и это могло повлечь за собой кровную месть.

– Его надо убить, – заявил вождь этого племени так спокойно, словно говорил о погоде.

Лоуренс кивнул, вытащил пистолет и выстрелил в человека, которому накануне спас жизнь…

– Стив?

– Подожди минуту, – попросил я.

– Конечно.

Я пальцами расчесал спутанную шерстку Джонни, убрал челку у него с глаз, погладил его по морде. Мне хотелось найти врача, шамана, священника. Он посмотрел на меня, словно упрашивал: «Давай пойдем домой».

– Прости меня, Джон. Я не должен был кидать мяч так сильно.

«Мне не стоило так высоко прыгать».

– Я не могу тебя вылечить. Прости, но я не могу. Я не такой всемогущий, как ты думал. Я притворялся. Но один раз я все-таки тебя спас, правда?