– Ты могла бы быть среди них, – проговорил Ирвин, приобняв ее за плечи, когда они присоединились к остальным зрителям и глядели, как, вспенивая воду, работают десятки рук. Округлые цветные шапочки, словно головки английских булавок, воткнутых в темно-синее полотно, удалялись прочь, к указанной точке. За ними, следуя поодаль, двигался под мерный шум мотора спасательный катер, следящий за состоянием пловцов.

– Все-таки я не сумела переступить себя. Хотя теперь, видя их энтузиазм, я жалею.

– Ничего. Может, когда-нибудь…

– Но зато я могу вот что, – ответила Сьюзан и, закатив брючины, вошла в воду по самые колени.

– Для тебя это уже большой подвиг!

С губ Сьюзан уже готовы были слететь слова, но она запнулась. Ей пришлось бы перекрикивать гомон толпы, а то, что она хотела сказать, было не предназначено для чужих ушей. Ирвин, уловив ее порыв, пристально посмотрел на нее и, улыбнувшись, одними губами проговорил: «Я знаю».

Он правда знал? Неужели его сердце настолько великодушно, что он смог пойти против закона и не выдать ее мать, не назвать ее имя в качестве фигуранта по делу о промышленном шпионаже, которое вскрыло махинации более чем в десятке ирландских фармацевтических компаний? Неужели он и вправду сумел переступить через служебную выучку и рискнуть своей профессией, долгом, репутацией, в конце концов, и сохранить свободу Астор? Не потому, что мать – и ее посредник, Дуглас Григ, – лишь верхушка айсберга дела, в котором оказались замешаны люди куда менее порядочные и более высокопоставленные. А потому, что он решил сделать это ради нее. Как и дело Питера Бергманна, которое он тоже не бросил, хотя все вокруг подталкивало к этому. Дело, которым он, как и Сьюзан, занимался вечерами, после изматывающей службы, сопоставляя факты и засыпая от усталости. Все это и правда было ради нее?

Да, именно так, и блестевшее на ее руке, скрепляющее узы взаимного доверия кольцо было тому подтверждением.

– Мисс Уолш? – услышала она женский голос и, обернувшись, увидела, как, отделившись от толпы, к ней приближается менеджер по персоналу радиостанции «Слайго-гоу». – Здравствуйте.

– Добрый день, Арин.

– Я так рада вас видеть! Все, что вы и ваша мать смогли организовать, так много значит для всех нас – амнистия, подумать только! – ее улыбка ширилась на глазах. – Наше руководство потрясено вашим неравнодушием и настойчивостью. Вы смогли довести до конца такое сложное дело в масштабах не города, но страны! Мы не можем припомнить ничего подобного.

– Спасибо.

– Наша вина, только наша, что мы не сумели до конца осознать ваш потенциал. Вы невероятная, Сьюзан, настоящий журналист, не сдались несмотря ни на что!

– Это было не так уж сложно.

– В общем, мы посовещались, – она хихикнула, – и решили, что сделаем вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. Мы хотим предложить вам собственную программу, в которой вы будете освещать те события, которые интересны лично вам. Никаких рамок, медиапланов и ограничений. Только Сьюзан Уолш и ее истории. Истории, которые она сама захочет рассказать. Что думаете?

– Боюсь, что вынуждена отказаться. Я уже полгода работаю в городском отделении Гарда Шихана и вполне довольна своим статусом.

– Надо же, нужно было обратиться к вам раньше, – теперь улыбка Арин проделывала обратный путь, меркла и съеживалась, пока совсем не схлопнулась.

Сьюзан пожала плечами.

– Мне жаль.

– Что ж, если передумаете…

Когда Арин отошла, с недоверием обернувшись напоследок, Ирвин, рассмеялся:

– Ну и лицо у нее было.

– Она явно не любит отказов, – хмыкнула Сьюзан.

– Что ж, ей придется смириться с тем, что кое-кто был более расторопным, – он самодовольно покачал головой. – Если ты уйдешь теперь, наш участок вновь накроет хаос. Никто не сумеет так быстро и при этом тщательно оформлять документы и писать пресс-релизы.

– А я и не собираюсь уходить. Тем более теперь, когда мне пообещали свой собственный кабинет.

– В котором будет так удобно уединяться, – подмигнул он. – Даже у меня его нет! А где Киллиан? Что-то я не вижу его.

– Он собирает вещи.

– Уже?

– Да, хочет съездить, освоиться, привыкнуть к новому месту до того, как уедет.

– Дублин… Значит, там твой сын вступит во взрослую жизнь. Юриспруденция – наука сложная. Думаешь, он справится?

– С Киллианом ни в чем нельзя быть уверенной, – фыркнула Сьюзан и посмотрела на часы. – Но, по крайней мере, он сумел отказаться от наркотиков, и мне кажется, это характеризует его как ответственного человека. Может, выпьем пока кофе? Пловцы вернутся только через полчаса, а потом мы сможем посмотреть концерт.

– Отличная идея.

Они выбрали полосатую палатку из десятка похожих и взяли себе по капучино и паре овсяных печений. Присев за пластиковый столик, едва держащийся ровно на мягком песке, они принялись рассматривать публику. Сьюзан приметила несколько человек из клуба Питера Бергманна, все они толпились вокруг Аманды, раздававшей очередные указания.

– Знаешь, в детстве я очень боялась этой статуи, – произнесла Сьюзан с набитым печеньем ртом, глядя в сторону массивного монумента с каменным основанием.

– Статуи «Ждущей»? – хмыкнул Ирвин. – Почему?

– Это сейчас она светлая, днем, а если посмотреть на нее ночью, то она будет совершенно черная. Жуть. Меня пугали ее руки, казалось, что они хотят сорвать небо и бросить его оземь.

– И что бы тогда случилось?

– Что оказалось бы под небом, ты имеешь в виду? Не знаю, наверное, пустота. Еще в детстве я боялась небытия. Смерти, как оказалось со временем. Я боялась смерти. Ничто – это так необъяснимо, так тревожно. Разве у тебя никогда не было подобных мыслей?

Ирвин отрицательно покачал головой.

– Мне очень нравится стихотворение, которое там написано, у ее подножия.

– Да, красивые строчки, – согласился Ирвин.

– Наверное, поэтому я так стремилась узнать настоящее имя Питера Бергманна, я боялась отпустить его в пустоту, в неизведанность. Туда, где уже находится мой отец.

– И ты в конце концов смогла помешать ему кануть в небытие. Дала имя, нашла его семью, твои действия повлекли за собой череду невероятных событий, – он повел рукой, указывая на прогуливающихся мимо людей, то и дело поглядывающих в их сторону с улыбками – Сьюзан узнавали.

– Да, ты прав. Но все-таки что-то не складывается…