Хьюго протянул ей конверт.

Потрясенная Люсинда застыла на месте. Тогда Хьюго швырнул бумагу на пол к ее ногам. Она посмотрела на него.

— Бегите, Люсинда, — устало проговорил Хьюго. — Без оглядки. — Он расправил плечи. — Единственное хорошее во всей этой катастрофе — я понял, что у вас не может быть детей. За это я благодарю Господа… Если бы были хотя бы малейшие шансы на то, что мой ребенок будет принадлежать этому отвратительному дрянному типу, за которого вы вышли замуж, мне бы пришлось его убить. А болтаться на виселице из-за лживой шлюхи мне бы не хотелось.

Душевная мука, которая слышалась в каждом его слове, не оставила Люсинду равнодушной. Она никогда не думала, что причинит кому-нибудь такую боль, и меньше всех — этому человеку. Но разве она не сделала все, что в ее силах, чтобы не заниматься с ним любовью? Но он буквально преследовал ее и, в конце концов, добился своего. А теперь во всем винит ее, как Денби.

Люсинду охватила ярость. Глаза ее метали молнии.

— Черт бы вас побрал, Уонстед. То, что я дала вам, я дала по своей воле — потому что хотела вас. Если бы вы спросили меня, хочу ли я выйти за вас замуж, я бы сказала «нет». Но вы не спрашивали. Вы типичный надменный самец, который взялся решать мою судьбу. С какой стати? Я отдала вам мое тело и — видит Бог — свою любовь, но я не дала вам права распоряжаться моей жизнью.

Люсинда сорвалась на крик.

В этот момент наверху заплакала София.

— Вы разбудили ребенка, — сказала Люсинда. — Буду вам признательна, если вы уберетесь отсюда.

— Взаимно, — сказал Хьюго и замахнулся на нее. Люсинда отпрянула, а Хьюго рассмеялся, швырнул кольцо в клумбу с розами у дверей и пошел по дорожке. У ворот он оглянулся. — Бегите далеко и быстро, Люсинда. — После чего чопорно поклонился и исчез в лесу.

Люсинда долго смотрела ему вслед.

— Мамочка! — позвала София.

— Иду, детка, — прошептала Люсинда. Слезы высохли, и она кончиком языка ощутила, какие они соленые. Страдания Хьюго тяжким бременем легли ей на плечи. До этого дня она не понимала, какая уязвимость скрывается под его мужской гордостью. Невыносимая боль наполнила ее грудь. Она согнулась, прижала руки к талии, рыдания сотрясали ее так, чтоона задыхалась.

Она так и собиралась сделать — уехать. Пойти своим путем. Никогда больше не видеть его. Но расстаться врагами…

— Мамочка!

София. Она должна думать о Софии. И о младенце. Она носит дитя. Дитя ее и Хьюго. Это все, что у нее осталось от него. Она знала это с того мгновения, как поняла, что забеременела.

На следующее утро прибыл мрачный мистер Браун. Прибыл он, как ни странно, не один. Следом за ним приехал в коляске преподобный Постлтуэй. У обоих мужчин был смущенный и растерянный вид.

Люсинда предложила им войти. Они уселись рядышком на диване, и мистер Браун объяснил, что встретил викария по дороге сюда и рассказал ему о внезапном деспотическом приказе лендлорда расторгнуть с ней договор об аренде.

Значит, Хьюго решил изобразить из себя тирана. А Люсинда сделала вид, будто ничего особенного не произошло, расправила плечи и заговорила бодрым тоном:

— Надеюсь, его сиятельство не поставил вам в вину, мистер Браун, что вы согласились сдать мне этот дом?

— Нет. Его сиятельство не хотел ничего обсуждать. Викарий в крайнем изумлении переводил взгляд с Люсинды на управляющего.

— Не понимаю, почему лорд Уонстед расторгнул договор. Но вы вправе остаться.

— Я все равно собиралась уехать в конце месяца, чтобы поселиться ближе к своей родне, — солгала Люсинда.

— А мне казалось, вам нравится жить в Блендоне, — сказал викарий.

Браун кивнул.

— Нравилось, — ответила Люсинда. — Но меня ищет один человек, от которого я скрываюсь. Его сиятельство узнал об этом, когда был в Лондоне.

Постлтуэй вытаращил глаза и облизнул губы.

— У вас неприятности с законом? Помолчав, Люсинда ответила:

— Никаких преступлений я не совершала.

— Понимаю, — сказал викарий, который, судя по выражению его лица, абсолютно ничего не понимал. Он поерзал на диване, кадык у него бешено подпрыгивал.

Мистер Браун вынул из кармана сюртука толстый конверт и протянул Люсинде.

— Что это? — спросила та, заметив в уголке герб Уонстедов.

— Остаток суммы за наем жилища.

Люсинда взяла конверт, встала, чтобы положить его на стол, а потом взяла другой конверт, который Хьюго швырнул ей накануне. В нем лежала банкнота в тысячу фунтов — большая сумма, и, как она полагала, гораздо большая, чем та, которую мог себе позволить Хьюго. Она протянула этот конверт мистеру Брауну.

— Прошу вас, верните это его сиятельству с благодарностью от меня.

Ей не нужна его щедрость. Очень уж она походит на отступное, которое выдают отставленной содержанке, а она никогда не считала себя таковой. Зато вернуть деньги за аренду вполне справедливо.

Викарий пару раз открыл и снова закрыл рот. Он походил на рыбу, выброшенную на берег, его обычно бледное лицо пошло красными пятнами.

— Миссис Грэм, меня удивляет, что его сиятельство предупредил вас в последний момент.

— Вы несправедливы к его сиятельству, — спокойно возразила Люсинда. — Он сделал все, что в его силах, чтобы помочь мне. Как я уже сказала, я сняла другой дом, и теперь мне придется подождать в Лондоне, пока он освободится.

— Лондон — опасное место для одинокой женщины, — заметил викарий.

Он понятия не имел, насколько это место опасно. Во рту у Люсинды пересохло при мысли о возвращении в Лондон. Всю ночь она думала и о том, куда ей деваться.

Викарий шагнул к камину. Остановился, расставив ноги, спиной к Люсинде. Потер подбородок.

— Вы могли бы на несколько дней остановиться в доме викария.

Мистер Браун нахмурился.

— Но пойдут сплетни и пересуды.

— Вряд ли я смогу жить в вашем доме, преподобный. Я незамужняя женщина. Что подумают прихожане? — Что подумает Хьюго? Впрочем, думать хуже чем он думает о ней сейчас, просто невозможно.

— Это никого не касается, кроме нас, — сказал викарий. Это касается Денби. В любой момент он может появиться и увезти ее к себе.

— Человек, который меня ищет, представляет собой опасность для любого, кто станет у него на пути. Я не могу остаться в Блендоне.

Викарий прищурился.

— На несколько дней. До конца месяца, как вы планировали. Уверяю вас, моя экономка живет совершенно отдельно. Никому не нужно об этом знать, кроме нас троих, и еще одной особы, которой я мог бы доверить собственную жизнь. Это мисс Доусон. — Он произнес ее имя с таким почтением, что у Люсинды не осталось никаких сомнений относительно его чувств.