Рапп подошёл к молодому человеку и спросил его, чего он хочет. Тот ответил, что он хочет вручить императору меморандум. Рапп пояснил ему, что в настоящий момент император занят и не сможет поговорить с ним. Молодой человек всё это время прижимал руку к груди, словно за пазухой у него была бумага, которую он хотел вручить мне. Рапп, будучи человеком вспыльчивым, увидев, что молодой человек, несмотря на то, что ему отказано в его просьбе, продолжает настаивать на том, чтобы встретиться со мной, и стремится протолкнуться ко мне, подошёл к нему и ударом кулака сбил его на землю, а затем отшвырнул в сторону. Тем не менее он появился вновь в тот момент, когда войска строевым маршем проходили передо мной. Рапп, не спускавший с него глаз, приказал охране схватить его и держать под арестом до окончания смотра, а затем привести к нему. Охранники, заметив, что он всё время держит правую руку на груди, заставили его опустить руку и осмотрели его. Под его плащом они нашли длинный нож. Когда его спросили, что он собирался делать с этим ножом, молодой человек, не задумываясь, сразу же ответил: «Убить императора».

Через некоторое время его привели ко мне. Я спросил его, чего он хочет. Он ответил: «Убить вас». Я задал ему вопрос: чего же такого я ему сделал, чтобы заставить его захотеть отобрать у меня жизнь? Он ответил, что я нанёс огромный вред его стране, что я опустошил и превратил в руины его страну, против которой я развязал войну. Я спросил его, почему же тогда он вместо меня не убил императора Австрии, ибо именно последний развязал войну между нашими двумя странами? Он ответил: «О, так ведь он — сущий болван, и если бы его убили, то на трон вместо него посадили точно такого же болвана, но если бы убили вас, то было бы нелегко найти такого же, как вы». Молодой человек заявил, что его призвал Бог, чтобы убить меня, и процитировал Иуду и Олоферна. Много рассуждал о религии и представлял себе, что он новый Иуда, а я — Олоферн. Он ссылался на тексты Библии, которые, как он полагал, соответствуют его планам. Он был сыном протестантского священника в Эрфурте. Он не посвятил отца в свои планы и покинул дом без гроша в кармане. Как я понял, он продал свои часы, чтобы купить нож, которым был намерен убить меня. Он заявил, что положился на Бога, который поможет ему найти способ осуществить задуманный план.

Я вызвал Корвисара и попросил его пощупать пульс молодого человека и выяснить, не сумасшедший ли он. Корвисар пощупал его пульс и определил, что тот у него нормальный и у него нет никаких признаков возбуждения. Я приказал, чтобы молодого человека увели, заперли в отдельной комнате под присмотром жандарма, не давали ему ничего есть в течение суток, но разрешили пить холодную воду столько, сколько он пожелает. Я хотел дать ему время, чтобы он остыл и поразмышлял наедине с собой, а затем освидетельствовать его на пустой желудок и тогда, когда он не будет подвержен влиянию чего-то такого, что могло бы возбудить его и разжечь его фантазию.

По прошествии суток я вызвал его и спросил: «Если бы я помиловал вас, вы бы попытались вновь убить меня?» Прежде чем ответить, он довольно долго колебался и, наконец, с большим трудом выдавил из себя признание, что не повторил бы попытку покушения на меня, так как, по-видимому, в намерения Бога не входило, чтобы я был убит, ибо в противном случае Бог разрешил бы ему сделать это во время первой попытки. Я приказал увести его. Сначала я намерен был помиловать его, но потом я представил себе, что его колебания после суточного голодания были явным знаком того, что его намерения были дурными и что по-прежнему он склонен к тому, чтобы попытаться убить меня.

Я понял, что он — исступлённый фанатик и его действия подадут очень плохой пример. Ничего не может быть более опасного, — продолжал Наполеон, — чем все эти религиозные фанатики. Их целью всегда являются или Бог, или король. Молодой человек был предоставлен своей судьбе.

В другой раз, — продолжал император, — я получил от короля Саксонии письмо, в котором содержалась информация о том, что некий человек собирается в определённый день выехать из Штутгарта в Париж, куда он приедет в указанный день, и что этот человек намерен убить меня. В письме было дано подробное описание этой личности. Полиция приняла необходимые меры; и в указанный день он действительно появился в Париже. Полиция устроила за ним слежку. Видели, как он вошёл в церковь, в которую я приехал по случаю одного из праздников. Он был арестован и допрошен. Он признался в своих намерениях и рассказал, что, когда прихожане склонили колени при вознесении даров, он увидел меня рассматривающего хорошеньких женщин; сначала он хотел подойти ко мне поближе и выстрелить в меня (в действительности, в ту минуту он подошёл довольно близко ко мне), но немного подумав, решил, что он может и промахнуться, и поэтому лучше будет, если он ударит меня ножом, который он принёс с собой для этой цели. Мне не хотелось предавать его смертной казни и поэтому я приказал отправить его в тюрьму.

Когда я более не находился у власти во Франции, то этот человек, который провёл в тюрьме семь месяцев, где с ним плохо обращались, вышел на свободу. Вскоре после этого он заявил, что в его планы более не входит покушение на мою жизнь, но что он убьёт короля Пруссии за то, что тот плохо обращается с саксонцами и с Саксонией. Вернувшись во Францию с острова Эльба, я должен был присутствовать при открытии законодательной ассамблеи, которое предстояло провести с большой пышностью. Когда я выходил на трибуну, чтобы открыть ассамблею, тот же самый человек, который пробрался в здание ассамблеи, случайно упал на пол, и при его падении в его кармане взорвался некий пакет с какими-то химическим средствами. От этого взрыва он был серьёзно ранен. Какие были у него намерения в этот раз, так и не удалось установить. Но взрыв вызвал большое смятение среди собравшихся на открытие ассамблеи, и этого человека арестовали. Я потом слышал, что он покончил с собой, бросившись в Сену».

Затем я спросил Наполеона, действительно ли он имел намерение осуществить вторжение в Англию, и если так, то каковы были его планы. Наполеон ответил: «Я бы сам встал во главе вторжения. Я отдал приказ двум флотилиям проследовать в Вест-Индию. Вместо того чтобы оставаться там, им следовало всего лишь продемонстрировать своё присутствие среди островов и направиться прямо в Европу, снять блокаду с Феррола, забрать оттуда корабли, проследовать в Брест, где в строю находилась флотилия примерно в сорок кораблей, объединиться с этой флотилией и вместе отплыть в Английский канал. Там наш объединённый флот не встретил бы серьёзного сопротивления и очистил бы канал от всех английских военных кораблей. Благодаря искусно подготовленным ложным разведывательным данным я рассчитывал на то, что вы направите свои эскадры в Ост-Индию и в Вест-Индию, а также в Средиземное море в поисках моих флотилий.

До того как английские корабли могли бы вернуться, я бы уже установил контроль над Английским каналом на срок до двух месяцев, ибо в моём распоряжении я должен был иметь около семидесяти кораблей в строю, не считая фрегатов. Я бы ускорил рейд моей флотилии с двумястами тысячами солдат к английским берегам, высадил свою армию, по возможности, у самого Чатема, и направился в Лондон, куда, в соответствии с моими расчётами, я должен был прибыть через четыре дня после высадки на берег. Я бы провозгласил в Англии республику (тогда я был первым консулом), упразднение аристократии и палаты пэров, распределил собственность последних, оказавших мне сопротивление, среди моих сторонников. Я также провозгласил бы свободу, равенство и суверенитет для народа. Я бы разрешил сохранить палату общин, но ввёл бы значительные реформы. Я бы опубликовал воззвание, объявив, что мы пришли в качестве друзей англичан для того, чтобы освободить страну от коррумпированной и преступной аристократии и восстановить народную форму правительства, демократию. Все эти мои меры были бы подтверждены поведением моей армии, ибо я не позволил бы ни малейшего нарушения закона со стороны моих войск. Мародерство, жестокое обращение с местным населением и даже малейшее несоблюдение моих приказов явилось бы немедленной причиной смертной казни виновников. Я полагаю, — продолжал Наполеон, — что моими обещаниями вкупе с тем, что я сумел бы достигнуть на деле, я бы завоевал поддержку большинства английского народа. В большом городе, подобном Лондону, где так много всякого сброда и так много недружелюбных людей, ко мне присоединилась бы внушительная часть общества. В то же самое время я бы вызвал восстание в Ирландии».