3 февраля. Беседовал с Наполеоном по поводу попытки губернатора запретить ему разговаривать с посторонними лицами. «В соответствии с законом этот губернатор не имеет права навязывать мне какие-либо ограничения. Билль, какой бы он ни был незаконный и несправедливый, говорит, что я обязан подчиняться тем ограничениям, которые министры считают подходящими и необходимыми, но он не говорит о том, что они полномочны передавать это право какому-нибудь другому лицу. Поэтому любое ограничение, навязанное мне, должно быть подписано не только министром, но и, собственно говоря, всем кабинетом министров.

Возможно, — продолжал Наполеон, — что частично его плохое обращение со мной обязано его тупоумию и его страху, что я смогу сбежать с этого острова, ибо он человек, у которого отсутствуют моральные устои. Это человек, у которого наивная хитрость сочетается со сверхмерным тупоумием. Его назначение на должность губернатора этого острова наносит вред его стране, а также является унижением и оскорблением для императора Австрии, для императора России и для всех тех монархов, которых я побеждал и с которыми имел дело.

Во время встречи 31 января с сэром Пультни Малькольмом и его супругой я сказал госпоже Малькольм, — продолжал Наполеон, — что я с большим уважением относился к вашей стране и продемонстрировал, как высоко я оценивал честь Англии, когда отдал себя в её руки после столь долгих лет войны, сделав предпочтение в её пользу, а не в пользу моего тестя, императора Австрии, и не в пользу моего старого друга, императора Александра. Я также сказал ей, что если бы я остался во Франции, то англичане были бы моими лучшими друзьями. Объединившись, мы бы покорили весь мир. Доверие, которое я питал к англичанам, свидетельствует о моём высоком мнении о них и о тех шагах в мировой политике, которые бы я предпринял, если бы моим другом стала такая страна: и мои шаги увенчались бы успехом. Я бы пожертвовал всем, чтобы добиться дружбы с английским народом. Англия — это единственная страна, которую я высоко чтил. Что же касается русских, австрийцев и других наций, — заявил Наполеон с презрительным выражением лица, — то к ним я не чувствовал уважения.

Теперь я сожалею, что придерживался ошибочного мнения. Ибо если бы я сдался императору Австрии, то он, хотя он мог не соглашаться со мной по политическим вопросам и считал необходимым лишить меня трона, встретил бы меня как близкого друга и относился бы ко мне со всей сердечностью. Точно так же поступил бы мой старый друг император России. Обо всём этом я и сообщил госпоже Малькольм; а также о том, что отношение калабрийцев к Мюрату было с их стороны проявлением настоящей гуманности по сравнению с тем, что приходится испытывать мне здесь, поскольку калабрийцы вскоре положили конец страданиям Мюрата, но здесь они медленно убивают меня мелкими уколами шпилек.

Думаю, что ваша страна едва ли будет испытывать малейшее чувство благодарности к этому губернатору за то, что он покрыл её позором, который навсегда будет запечатлен в мировой истории. Ибо вы — гордый народ; честь вашей страны для вас в душе стоит превыше, чем ваши деньги. Свидетельством этого служат те тысячи, которые ваши милорды разбрасывают направо и налево во Франции и в других странах континента, чтобы возвысить и прославить английское имя. Многие представители вашей аристократии и других сословий пожертвовали бы тысячами, чтобы стереть клеймо позора, которым этот глупец покрыл вашу страну».

6 февраля. Сэр Хадсон Лоу провёл со мной длительную беседу в отношении Наполеона. Смысл его слов заключался в том, что если он восстановит старые границы зоны передвижения французов, то Наполеон не должен посещать дома, находящиеся в этой зоне. Я доложил губернатору о том настроении, в котором вчера пребывал Наполеон. Его превосходительство заявил, что существует большая разница между границами для верховых прогулок и правилами, ограничивающими переписку и поддержание связи французов с внешним миром; если он (губернатор) расширит границы передвижения, то это не означает отмену ограничений, запрещавших посещение домов в зоне передвижения Наполеона без сопровождения британского офицера.

Я напомнил губернатору о том, что внутри границ зоны Вуди Рейндж есть только четыре дома. Сэр Хадсон заявил, что, возможно, эту проблему можно будет решить: он передаст генералу Бонапарту список тех домов, в которые ему будет разрешено входить. Я информировал губернатора о том, что Наполеон заявил, что, если бы он задумал завести интригу или организовать тайный заговор с полномочными представителями союзнических стран или с кем-либо ещё, он мог бы легко это осуществить, уведомив их о встрече с ним в пределах зоны передвижения французов; но что он (Наполеон) никогда не станет делать что-либо, имеющее видимость интриги или тайного заговора. Сэр Хадсон возразил мне, сказав, что «генерал Бонапарт никогда не мог обойтись без интриг и никогда не сможет». Затем губернатор поручил мне сообщить Наполеону, что он ежедневно ожидает прибытия корабля с новыми указаниями и с разрешением расширить границы зоны передвижения французов, что он не будет возражать против того, чтобы разрешить генералу Бонапарту заходить в некоторые дома, которые он (сэр Хадсон) укажет в специальном списке, направленном графу Бертрану.

7 февраля. Сообщил Наполеону об идеях сэра Хадсона Лоу. «Если бы он предоставил в моё распоряжение весь остров при условии, что я дам слово не делать попытки побега, — заявил Наполеон, — то я бы отказался от этого, так как это бы означало, что я признаю себя пленником, хотя в то же время я бы не собирался бежать. Я привезен сюда силой и не по праву. Если бы меня взяли в плен в сражении при Ватерлоо, то, возможно, я бы подчинился силе, хотя даже в этом случае это противоречило бы закону наций, так как состояния войны сейчас нет. Если бы они дали мне разрешение поселиться в Англии на аналогичных условиях, то я бы отказался от этого. Я не понимаю, что он имел в виду, говоря о переписке. Чего он боится? Может быть, полномочных представителей союзнических стран? Адмирал никогда не боялся того, что о его поведении будет напечатано в газетах. Я надеюсь, — продолжал Наполеон, — что вы сказали ему, что он не имеет права навязывать мне любые ограничения, ели они не подписаны министрами».

Я ответил Наполеону, что об этом я уже говорил губернатору, но тот заявил, что в его власти вводить любые ограничения, которые он посчитает необходимыми.

«Согласно принятому парламентом биллю, — возразил Наполеон, — он не имеет такого права. По закону силы он может делать всё, что ему вздумается, так же, как английский парламент легализовал противозаконность, санкционировав изгнание человека вопреки законам наций, честности и своей собственной чести. Но даже несмотря на это не разрешается передавать полномочия».

Сделав несколько других замечаний по поводу идей сэра Хадсона Лоу, Наполеон попросил меня сообщить губернатору, «что, если он (губернатор) направит список домов для посещения графу Бертрану или сообщит ему, что в пределах зоны передвижения французов есть два или три дома, посещение которых, по мнению губернатора, будет нежелательным, то я откажусь от посещения любого из них, так же как и домов полномочных представителей союзнических держав. Если он установит именно такой порядок, то он будет понятен, но если он пришлёт список всех домов для посещения на острове, за исключением одного, и при этом оговорит, что я могу посещать все дома, кроме этого одного, то тогда это будет для меня неприемлемо. Тогда как, с другой стороны, если он составит список, перечислив все дома на острове, не упомянув при этом ещё один дом, и заявит, что он не желает, чтобы я посещал дома, внесённые в его список, но не сделает каких-либо замечаний по поводу дома, не упомянутого в его списке, то я скорее соглашусь с этими условиями, чем с предыдущими, хотя я смогу посещать только один дом, тогда как в первом случае я мог бы посещать все дома, кроме одного. Согласившись с тем условием, что я смогу посещать все дома, кроме одного, я в этом случае буду выглядеть так, словно я смогу посещать дома в соответствии с его разрешением, в то время как в последнем случае мне даётся свободный выбор, вследствие того что в списке не упомянут один дом и мне предоставляется возможность действовать по моему усмотрению, а именно: посещать этот единственный дом или нет. То есть посещение этого дома словно будет зависеть от моей доброй воли. Сообщите ему обо всём этом, — продолжал Наполеон, — хотя я уверен в том, что это его очередной трюк, который ни к чему не приведёт.