Я возразил Наполеону, заявив, что его армия была бы постепенно разбита, что в самое кратчайшее время против него выступил бы миллион вооружённых людей, и, более того, англичане скорее бы сожгли Лондон, чем стали страдать от мысли, что их город попал в его руки. «Нет, нет, — ответил Наполеон, — я не верю этому. Вы слишком богаты и вы слишком любите деньги. Ваша нация не совсем готова к тому, чтобы сжечь свою столицу. Как часто парижане клялись, что они скорее похоронят себя под руинами своей столицы, чем будут страдать от мысли, что она попадёт в руки врагов Франции, и, тем не менее, она дважды была захвачена неприятельскими войсками. Нет, господин доктор, ничего нельзя предугадать, что может случиться. Ни Питт, ни вы, ни я, никто из нас не смог бы предсказать, каков будет результат. Надежда на улучшение жизни и раздел собственности прекрасно бы воздействовали на сброд, особенно такой, как в Лондоне. Во всех богатых странах сброд почти одинаков. Я бы выступил с такими обещаниями, которые возымели бы сильный эффект. Какое сопротивление моей армии могла бы оказать недисциплинированная армия в стране, подобно Англии, изобилуемой равнинами? Я учитывал все, что вы мне сказали, но я рассчитывал на желаемый результат благодаря тому, что я бы овладел великой и богатой столицей, её банками и всем вашим богатством. Я ожидал, что в течение двух месяцев я буду осуществлять контроль над Английским каналом, благодаря чему я бы имел бесперебойное пополнение войск; и когда ваш флот вернулся бы, то обнаружил, что его столица находится в руках врага, а мои армии полностью овладели его страной.

Я бы запретил телесные наказания на флоте и пообещал вашим морякам буквально всё; это произвело бы на них большое впечатление. Воззвания, декларирующие, что мы пришли только в качестве друзей, чтобы освободить англичан от отвратительной и деспотической аристократии, чьей целью было постоянно держать страну в состоянии войны для того, чтобы обогащаться самим и обогащать свои семьи за счёт народной крови, вкупе с провозглашением республики, с запретом монархического государства и знати; декларация о конфискации собственности последних, в случае если они будут оказывать сопротивление, и её раздел между сторонниками революции со всеобщим уравнением прав на собственность, — всё это привело бы к моей поддержке не только со стороны сброда, но и со стороны многих недовольных в королевстве».

Я взял на себя смелость заявить, что на основании положения во Франции, которая недавно перенесла революцию, можно сказать, что среди французов наблюдается большое разделение во мнениях и, соответственно, в стране не так силён национальный дух, какой можно обнаружить среди англичан. Судя по последним частым злоключениям во Франции, французский народ относится к смене правительства с меньшим интересом, чем в сходной ситуации проявили бы себя англичане. Если англичане и не стали бы сжигать свою столицу, как это сделали русские, то они бы, по всей вероятности, защищали её улицу за улицей, и французская армия встретила бы свою судьбу там точно так же, как британская армия встретила свою в Росетте и в Буэнос-Айресе.

«Думаю, — согласился император, — что в Англии национальный дух более силен, чем во Франции, но всё же я не считаю, что вы способны на то, чтобы сжечь собственную столицу. Если же, в самом деле, вас бы предупредили за несколько недель, чтобы дать возможность увезти ваши богатства, то тогда, возможно, вы и пошли бы на то, чтобы поджечь город; но вы должны принять во внимание то обстоятельство, что у вас не было бы достаточно времени, чтобы организовать план действий. Кроме того, Москва была построена из дерева, и не местные жители подожгли ее. У них также было время, чтобы ко всему подготовиться. Что же касается защиты вашей столицы, то я бы не стал вести себя до такой степени зверски, как вы вели себя в Росетте, это во-первых; ибо, прежде чем у вас появилось бы время для организации обороны, я уже должен был быть у ваших дверей, и возникший мгновенно страх перед такой армией, какая была у меня, парализовал бы ваши усилия. Скажу вам, синьор доктор, — продолжал император, — что можно привести массу доводов и с той, и с другой стороны. Когда столица, ваша столица, — повторил он, — оказалась бы в моих руках, то это произвело бы потрясающий эффект.

После Амьенского мирного договора, — заявил Наполеон, — я бы также мог достичь хороших отношений с Англией. Что бы там ни говорили ваши министры, я всегда был готов заключить мир на условиях, в равной степени выгодных для обеих сторон. Я предложил заключить коммерческий договор, в соответствии с которым за товары, произведённые в Англии или в её колониях, Франция должна была заплатить миллион франков, а Англия, в свою очередь, должна была на эту же сумму закупить французские товары. Ваши министры в самой резкой форме отвергли мое предложение, посчитав его гнусным. Я бы пошёл и на заключение справедливого мира и на его поддержание, но ваши министры всегда отказывались заключить его на условиях, выгодных для обеих сторон, а затем хотели убедить весь мир, что именно я был нарушителем Амьенского мирного договора».

Я спросил Наполеона, кто были те люди, которые наняли изобретателей адской машины. «Не вызывает никаких сомнений в том, — ответил Наполеон, — что они были наняты графом д’Артуа и посланы на английские деньги и на английских кораблях Питтом. Хотя ваши министры фактически не подстрекали исполнителей злодеяния, но они знали, что те люди собирались сделать, и снабжали их средствами для этого. Я не думаю, — продолжал он, — что к этому был причастен Людовик».

Я осмелился спросить Наполеона, не ставил ли он своею целью стать властелином всего мира. «О нет, — ответил он, — я намерен был сделать Францию самой великой страной во всём мире, но я не ставил перед собой цель стать властелином мира. Например, у меня не было намерения расширять территорию Франции за пределы Альп. У меня была идея, когда у меня будет второй сын, а у меня были основания надеяться на это, сделать его королём Италии с Римом в качестве её столицы, объединив всю Италию, Неаполь и Сицилию в единое королевство, убрав Мюрата из Неаполя». Я спросил его, предоставил бы он Мюрату другое королевство. «О, это было бы, — ответил Наполеон, — легко устроить.

Если бы я, — заявил Наполеон, — властвовал в Англии, то я бы придумал несколько способов выплаты национального долга. С этой целью я бы присвоил все церковные средства, исключая десятую часть их доходов (кроме тех церковных приходов, чьи доходы были умеренными), таким образом, чтобы жалованье верхушки духовенства не превышало бы восьмисот или тысячи в год. Что собираются делать те священники с такими чрезмерными доходами? Они должны следовать указаниям Иисуса Христа, который предписывал, что они, будучи пастырями народа, должны показывать пример умеренности, человечности, добродетели и бедности, вместо того чтобы купаться в роскоши, богатстве и пребывать в праздности. До революции в Камбрэ две трети всех земель принадлежало церкви, а в большинстве других провинций Франции — одна четверть земель. С этой же целью я бы упразднил все синекуры, исключая те, которыми пользуются люди, оказывающие наиболее выдающиеся услуги государству; и даже им было бы поручено какое-нибудь дело, которым они обязаны были заниматься. Если бы вы эмансипировали католиков, то они бы с готовностью выплатили громадные суммы для того, чтобы ликвидировать национальный долг.