Изнутри все здания гораздо больше, чем снаружи. Теперь я знал об этом точно.

Я могу сказать: изнутри это здание выглядело огромным, но у меня никогда не получится выразить, насколько огромным.

— Долезешь до следующего яруса? — спросил меня Клон. — Давай, дружище. Проверим крепость твоих белых ручек.

Я стоял, не в силах поверить, что такое возможно (не долезть до следующего яруса, нет, — я ох…е-вал вообще от того, что в природе возможно такое), я смотрел вверх, в теряющийся в дымке и такой мизерный отсюда верх, в нереальный верх. Там все мерцало, мигало, играло друге другом в красивую и вместе с тем очень злую игру: световые переплетения рассеянных лучей, как в пробитом автоматными пулями товарном вагоне, дымка — кубометры дымки, серого тумана — и завораживающий страх неизвестного. Магнитом притягивающий страх.

Я сказал:

— Конечно, Клон. Давай проверим их на вшивость.

* * *

Мы лезли вверх по параллельным (друг другу и всем остальным) шведским лестницам, отделенным друг от друга вертикальным рядом сложенных полок из поездов дальнего следования. Я почти забыл, что сегодня утром я проснулся точно на такой же полке. Абсолютно такой же. Точь-в-точь.

— Я хочу добраться до самого верха, Клон, — сказал я, когда мы оставили внизу несколько метров. — До шпиля. А если и он тоже полый, то до изнанки его верхушки.

Несколько метров по вертикали сильно отличаются от нескольких метров по горизонтали. Это можно наглядно почувствовать на вышке для прыжков в воду. Именно на ней, не на парашютной вышке — потому что там счет идет (как минимум) на десятки метров, а десятки метров и без того вызывают уважение. Основная переоценка вертикальных ценностей происходит на этапе «до 10».

Я имею в виду: в вашей квартире, даже если она расположена в сталинском доме, в вертикальном положении не уместится даже поставленный на попа горбатый «Запорожец». Вы когда-нибудь задумывались об этом?

Я к тому, что: я сразу же переосмыслил все вертикальные ценности. В голове вертелось одно: ни при каких раскладах мне не стоит смотреть вниз. Стандартная техника безопасности. Я тысячу раз об этом читал и слышал, но истинный смысл постиг только сейчас.

Гораздо интереснее (и гораздо полезнее) было смотреть вверх. Может, потому, что с той стороны ничего не убывало (а любые прибавления, увеличения и приближения были минимальны и незаметны).

— Давай на скорость, — запыхавшимся голосом предложил Клон. Скорее всего его дыхалка устала больше моей, но он располагал заметным преимуществом в виде абсолютно целых, здоровых и невредимых рук. — Кто быстрее?

— Ты зае…ал, — выкрикнул я (крик: разумеется, отозвался забубённым эхом). — Ты уже достал меня со всеми этими своими детскими штучками. Если ты хочешь себе что-то доказать, докажи это сам, ублюдок!

В конце концов он бы либо сорвался вниз, окончательно сбив дыхалку и отключившись прямо на лестнице, либо действительно добрался бы первым. Не важно, до верха или до следующего яруса. Ни то, ни другое меня не радовало.

— Ты зассал, — прохрипел Клон примерно на десятом метре (десятый метр: четыре-пять этажей в зависимости от престижности дома и высоты потолков — вы когда-нибудь преодолевали такое расстояние по вертикальной лестнице?). — Ты зассал.

Переставляя гудящую ногу на очередную ступеньку и прихватываясь изгибом локтя за ступеньку метром выше, я согласился:

— Да, я зассал. Только не делай резких движений, умник, блядь.

Продвигаться вверх становилось все тяжелее и тяжелее (ноги: гудели и превращались в вату, руки: вообще не чувствовались). Плюс дыхалка. Плюс осетинский спирт и сегодняшнее (пусть даже не массированное) продолжение банкета. А мы пролезли только одну треть первого яруса. Нотабене: разумеется, по дороге мы не наткнулись ни на одну лежачую тушу, все полки были пусты (как следствие — прижаты к стене).

Дом: мегатонны хрупкой конструкции, пустая бетонная банка. Он издевался, глумился, изгалялся над нами. Невпопад мигал своими идиотскими окнами, внезапно ослеплял и не к месту затемнял пространство, пуская в глаза мутные круги цвета металлик.

Имя создателя этого, главного архитектора и автора всего проекта: Ролан Факинберг. Хотя бы поэтому я был обязан долезть до следующего яруса без передышки на одной из полок. А они (полки) тянулись по обе стороны от меня, безмолвно и тупо приглашая, зазывая «ложись», как галимые привокзальные шлюхи, так что в конце концов я решил на них не смотреть.

Этот ублюдок не заставит меня действовать по его расчету. Noway. Даже если расчет касается непринципиальных и нах… никому не нужных вещей.

Надо думать о чем-нибудь хорошем. Или нет, не обязательно о хорошем (если бы я и заморочился, я, честное слово, не смог бы найти ничего хорошего. Ничего того, о чем можно было бы помечтать), главное — о стороннем. О вещах, не касающихся ни лестницы, ни медиамагната-бывшего-шоумена, ни одышки, ни боли в конечностях.

Интересно, какая (по счету) была бы сейчас ступенька, если бы с самого начала я начал их считать?

В супружеской жизни меня всегда не устраивали три вещи. Полное отсутствие даже намека на свободу, дамоклов меч необходимости (в скором времени) продолжения рода (иначе вообще зачем оно нужно?) и твердые кусочки мыла, остающиеся под обручальным кольцом после омовения грязных рук. Меня не впирало ни первое, ни второе, ни третье. (Вопрос: тебя прет? Ответ: нет. Вывод: значит, ты не прав.)

Я очень хотел сделать так, чтобы меня вперло. Честно старался. Реально зашился на отрезке «домработа», официально выкроив время для хобби, не предполагающих общение с другими, вне нашей дорогой семьи людьми: я делал музыку на компьютере и возился в гараже с «Победой» 1951 года выпуска, пытаясь сделать конфетку из ржавого дерьма. Я научился зарабатывать деньги, а потом зарабатывать достаточные (на самом деле ни фига не достаточные) деньги, в обоих случаях занимаясь тем, что мне нравится и к чему у меня есть склонности. Причем в отраслях, предполагающих отсутствие однозначного диктата сверху и мерзких карнегианских заморочек. Мне позавидовало бы не только большинство моих друзей по прошлой жизни, но и куча людей, которых я не знал. Еще раз: я реально пытался.

Хобби: незначительная и со всех сторон безобидная вещь, дающая нереализовавшемуся человеку иллюзию возможности реализации, обычно оттягивающуюся на неопределенный срок до самой его смерти-в силу чрезмерной занятости на семейном и деловом фронтах.

Заниматься тем, что тебе нравится: все равно заниматься чем-то одним. Сделав один раз выбор, за новые вещи ты уже не возьмешься. Будет жалко упущенного времени тебе самому, а твоя нестабильность будет угнетать близких.

Реально пытаться — этого мало. Нужно еще быть предрасположенным к тому, что пытаешься сделать.

Я имел: полную предсказуемость. Забитую в сетку, как на компьютере, и расписанную на много лет вперед. До конца жизни.