со звоном опрокинуты, на них валились люди, и следующие с трудом перелезали через упавших. Все сразу же бросились к узкой лестнице выхода, валясь и толкаясь. Только по широко разинутым ртам некоторых благоразумных можно было догадываться, что они о чем-то кричали, вероятно, убеждая успокоиться. Более испуганные и нетерпеливые влезали на стулья и столы, думая как бы, что этим они избегнут опасности быть задавленными, и не валились сейчас же только потому, что толпа была слишком скучена. Как только образовывалось малейшее свободное пространство, они падали, чтоб больше не подыматься. Наконец, загорелись длинные ленты и серпантин, спускавшиеся с потолка.

Огонь весело взвивался кверху, откуда падал огненной золой на головы кричащих людей. Волосы некоторых дам вспыхнули, а на узкую лестницу все продолжали карабкаться, валя и толкая друг друга. Наконец в низких дверях образовалась такая куча, что через нее можно было пролезть только на четвереньках. Некоторые несли женщин, высоко подняв над головами других. Случайно задетый выключатель вдруг распространил темноту на все помещение, освещаемое теперь одним пожаром. Желая восстановить свет, кто-то пустил вместо этого электрический вентилятор, который еще больше раздувал пламя, расстилая его по земле. Полотна, прибитые по стенам, корежились, и цветные капли текли на плечи теснившимся. Особенно трудно было выбраться тем, кто попал в угол за большим камином. Вероятно, уже приехали пожарные, потому что послышался звон стекол и ставни, закрывавшие окна на улицу, хлопнули по затылкам тех, кто находился около них. Лелечка оказалась почему-то именно за печкой; кругом были все чужие. Она видела мельком, как в общем потоке проплыла мимо нее голова ее мужа, но, очевидно, он ее не заметил, хотя она громко кричала ему: «Леонид».

Ни Ираиды Львовны, ни Полины не было видно; ей показалось, что вдоль противоположной стены прошли Лаврик и Фортов, почему-то не к выходу, а в интимную комнату. Очевидно, все уже теснились в передней, откуда редко кто возвращался, так как в большой зале стало несколько просторней. Елена Александровна рискнула слезть со скамейки, куда она забралась, попав в угол. И шум несколько уменьшился, так что можно было различать отдельные фразы проходивших. Но лучше бы их было не слышать! Слова нечеловеческого страха, нелепые приказания и советы или спокойствие, близкое к идиотизму. Как ни странно, Елена Александровна только сейчас почувствовала, услышала, что она сама все время кричит. Собственный ее голос так незнакомо поразил ее слух, что она подумала: «Кто же это кричит? Боже мой, Боже мой! – ах, да, это я сама!»

Какая-то толстая дама плакала на уцелевшем столе и, неизвестно для чего, методически спокойно раздевалась. Еще больше, чем собственный голос, Елену Александровну удивило ее имя, произнесенное кем-то, и то, что слова, следовавшие за этим обращением, имели человеческий смысл.

– Елена Александровна, какое счастье, что вы еще здесь, а не в передней! идемте в ту комнату, там нет давки и через окно можно спастись.

Перед Лелечкой стоял Жубер, в том же коротком трико, неровно освещаемый огнем.

– Да, да! – зашептала Лелечка, – пойдемте! вы видете – я ваша.

Жубер ничего не ответил, а отодрал ее руку от края печки, за которую она держалась. Действительно, в интимной комнате, почти в темноте, было не более человек пятнадцати, которые ждали у разбитого окна. Проходя мимо кого-то, Лелечка крикнула:

– Вот видите, Лаврик, и я спасусь.

Незнакомый молодой человек, обернувшись, ничего не ответил.

– Я вылезу первым и подам вам руку, – сказал ей Жубер.

– Нет, нет. Я первая, я первая, а то вы меня оставите.

– Но как же вы будете держаться, кто вам поможет?

– Я буду держаться за ноги того, кто полезет передо мной.

Какой-то господин рассовывал по карманам пригоршню колец и брошек, неизвестно кому принадлежавших. Лелечка дрожала на улице, ожидая, когда покажется голова Жубера. Теперь уж она ему помогала вылезать, таща его за что попало.

– Боже мой! Боже мой! Милый Жубер, мы живы, как мне вас благодарить?

– Об этом мы поговорим после, теперь надо добираться, чтоб не простудиться ни вам, ни мне. Что вы делаете? – вдруг спросил он, увидя, что Лелечка опустилась и клонит голову к тротуару.

– Я целую милую, милую землю, по которой мне еще придется походить своими ногами.

Глава 4

Хотя Лаврик с Орестом Германовичем ехали еще по набережной Васильевского острова, но им казалось уже, что они находятся в незнакомом городе. Может быть, этому впечатлению способствовал ранний утренний час, когда все в городе кажется свежим и новым. От их дома до пристани было так недалеко, что они, конечно, могли бы пройти это расстояние и пешком, но Орест Германович еще не совсем оправился после нездоровья и мистер Сток взял с Лаврика слово, что они непременно возьмут извозчика. Андрей Иванович был уже на пристани и делал им знаки палкой. Тут же стояли Лаврентьев, Фортов и Ираида Львовна.

– Что вы так поздно? это, наверное, вы, Лаврик, проспали! Я уже осмотрел весь пароход и каюты, которые нам предназначены.

– И какое хорошее утро, – ответил Орест Германович, переходя пароходный мостик.

– Мне все кажется, что это не сентябрь, а весна.

– Это весна и есть, – отозвался Лаврик, – начало всегда кажется весною.

Ираида Львовна, вся в черном, осталась на палубе со старшим Пекарским. От бело-голубой воды и нестерпимо ярких медных предметов ее траурный костюм и печальное, не похудевшее, а как-то потемневшее лицо казались еще мрачнее.

– Бедная, бедная, Ираида Львовна! я вас еще не видел с тех пор, как случилось это несчастье.

Ираида взглянула на говорившего и, помедля, ответила:

– Да, мы давно уж с вами не видались. Какой-то ветер налетел на всех нас. Может быть, он разогнал тучи, но некоторых унес навсегда.

– Да, сначала Зоя Михайловна ушла от нас, теперь взят Леонид Львович, как будто первая его звала за собою.

– Конечно, можно объяснить и так. В сущности, брат погиб совершенно случайно. Никто не мог предполагать, что в «Сове» произойдет пожар. Конечно, при таком бедствии было трудно попасть в число тех счастливцев, которые спаслись. Но все эти рассуждения нисколько не помогают делу.

– Мне как-то стыдно перед вами, Ираида Львовна, за мое счастье.

– Грех вам говорить так, Орест Германович! наоборот, мне было бы гораздо тяжелее, если б я знала, видела, что еще и мои друзья не вполне счастливы.

– Может быть вы, Ираида Львовна, нашли успокоение в том же, в чем и Елена Александровна?

Ираида посмотрела на него с удивлением:

– В чем и Лелечка? я вас не понимаю! не в обиду