Папочка приехал ко мне после похорон. Стояла поздняя осень, он промок на кладбище и посинел носом, а, судя по запаху, еще и принял изрядную дозу успокоительного. Оставляя мокрые следы на белом ковре гостиной, он сразу прошел к бару и ухватил самую большую бутылку. Пока я ее отнимала, пока промокала салфеткой каплю под его носом и снимала мокрые туфли, он сетовал на жизнь и довел-таки меня до истерики подробными объяснениями, почему Марго плохой сексопатолог. Оказывается, если бы Марго, вместо определения диагноза у его последней сердечной привязанности, постаралась бы убедить женщину, что зоофилия – это не отклонение, а всего лишь другой взгляд на мир и природу, то несчастная не умерла бы у клетки с гориллами. Я смотрела в окно на отчаянно голый куст сирени, думала о странностях любви и непредсказуемости родства. Потом папочка вспомнил, что его ждет неоплаченное такси, без возражений взял у меня деньги и пошел заплатить, вспомнив уже в дверях:

– Да! Кстати… У меня к тебе тайное послание. Агелена собирается на зимних каникулах поехать в Загниваловку. Просила передать.

И вот, сидя на диване, я совершенно без всяких эмоций вспомнила вдруг, как утром Гамлет заявил, что поедет после Нового года в горы, чтобы покататься на лыжах, и, зная мое отвращение к подъемникам, крутым спускам, ночным фейерверкам и пивным вечерам у камина со всей веселой компанией лыжников, он даже билеты на меня не заказывал и согласен расстаться на несколько дней, чтобы «расслабить мозги». Пока я, застряв на чем-то глазами, думала о такой его решимости, такси уехало, стало совсем тихо, и я обнаружила, что смотрю на мокрые туфли папочки, валяющиеся у батареи. Я искала его полдня, уверенная, что в таком состоянии папочка мог завалиться в самое неподходящее место и заснуть, пока не позвонила Марго – она спросила: «Почему Долли приехал в одних носках?»

Она срочно хотела выяснить, чего больше в его поступке – физиологии или нутризма. Мы немного поболтали, я и поняла – физиология – это когда пьяный мужчина снимает мокрую обувь в силу противостояния организма неприятным ощущениям, а нутризм – это когда мужчина, действуя на подсознании, снимает ботинки в знак протеста либо для освобождения своего внутреннего «я» от им же скомплектованных образов порабощения. Чтобы не выслушивать, как именно комплектуются образы порабощения и какое отношение к этим образам имеет обувь, верхняя одежда и даже волосы, от которых кое-кто из пациентов Марго предпочитает избавляться при помощи выдергивания, я сказала, что сама лично сняла с папочки туфли, потому что они были мокрыми. Марго вздохнула с облегчением и в благодарность сильно меня удивила, сообщив, что Агелена на зимних каникулах поедет в горы кататься на специальных лыжах, которые вместе с соответствующим костюмом стоят целое состояние.

И вот что странно. Я не заказала тайком билет в Давос и даже не поехала в сопливом начале января в Загниваловку. Не стояла у дома Тили, не заглядывала в освещенные окна, подстерегая чужой праздник. Кое-что я, конечно, сделала – послала братьям Кольцовым с дедушкой поздравительную посылку с конфетами и мобильным телефоном с подробными разъяснениями по его использованию. Но это не в счет, потому что мальчики, вероятно, долго привыкали к незнакомой вещице или посылка задержалась в праздничной почтовой суете. Так или иначе, но звонок от Артема раздался в начале февраля, когда и муж, и Агелена уже давно вернулись в Москву. Артем отчитался за сохранность дома и здоровье Курочки, сказал, что живут они совсем уединенно, но скучать некогда. И после звонка я поняла, что не испытываю ни малейшего желания выяснить, где же была Авоська на каникулах.

Апрельским вечером того же года, когда я сидела на коленях у Гамлета, обняв его одной рукой за шею, а другой перелистывала страницы со стихами, которые он читал вслух на немецком, позвонила Авоська. Она возмущенно спрашивала в трубку, почему я не приехала в Загниваловку зимой. Оказывается, она сказала Гамлету, что поедет с ним кататься на лыжах, а сама дождалась, когда он ушел на посадку в самолет, и уехала в Загниваловку и ждала меня там для важного разговора.

– Значит, вы уже решили, как будете от меня избавляться? – вздохнула я и посмотрела в глаза мужа. – Это должно произойти в Загниваловке? Пожелания принимаются? Закопайте мое бездыханное тело внутри ограды Воськиных. Я знаю, мне не полагается там находиться – я наследница по мужской линии, да и места мало… Знаешь что: подложи меня в могилу Руты. Сверху, – уточнила я, закрывая Гамлету рот ладонью, потому что он заерзал и уже собирался что-то крикнуть в трубку.

– Не смешно! – взвизгнула Авоська.

– Довольна? – спросил Гамлет, отобрав телефон. – Все дело в том, что тебе мало развлечений.

– Это точно – развлечений маловато. Завтра буду делать шоколадные фигурки для свадебного торта внука Клары Аристарховны, тогда и повеселюсь. Кроме фигурок жениха и невесты, он заказал еще тридцать две кошечки в разных позах, представляешь? Хочешь посмотреть эскизы?

Я легко вскакиваю с его колен и бегу к себе в кабинет, уговаривая сердце стучать почаще. К исходу второго года замужества у меня появились личный кабинет и небольшая курительная комната. В этой комнате без окон и мебели я зажигаю свечи и палочки из сандалового дерева и валяюсь на ковре в подушках, лепя на ощупь из пластика фигурки зверюшек. Уходя, приклеиваю их к стенам.

– Эскизы? – Гамлет с удивлением берет папку.

– Тридцать две кошечки – и все в разных позах! – гордо замечаю я.

Он перебирает листы, потом смотрит на меня задумчиво.

– Не ожидал.

– Чего ты не ожидал?

– Самое потрясающее знаешь что? Ни одного кота! Здесь действительно нарисованы только кошки. Это видно по мордам, по лапкам! Мне нравится. И ты собираешься их всех вылепить?

– Из шоколада, сливочного масла, ореховой крошки и муки с патокой.

– Да тебе же учиться надо! Это… Это потрясающе фактурно, это гениально!

– Ну и зачем тогда учиться, если уже – фактурно и гениально?

– Ты не понимаешь! – Он вскочил в сильном волнении, от которого мое сердечко сразу же обволоклось негой. – У тебя – талант, талант, понимаешь? Его нужно развивать.

– У меня не талант. Просто я гениальна во всем. Таланты развивают, а гениальность не требует отшлифовки. Она требует заботы и внимания, – замечаю я.

– Вот эту кошку, честное слово, я уже где-то видел, – не слышит Гамлет, озабоченно тыча пальцем в лист с потягивающейся кошечкой.

– Обморок отправил ее вместе с енотом и собакой на какой-то конкурс в Интернете, ее взяли для заставки сайтов.

– Они выбрали кошку, конечно! – искренне радуется за меня Гамлет.

– Они – да. Енота взял машиностроительный завод, он теперь будет топорщить хвост на гербе их мусоровозов. Мусорщик-енот. А собаку, слишком похожую на волка, взяла охранная фирма. Мне прислали гонорар, – закончила я совсем тихо.

Гамлет отложил листы и посмотрел остановившимся взглядом в окно.

– Я хотел сказать, – еле слышно начал он, – я последнее время уделяю тебе мало времени и, конечно, даже Гейне в подлиннике не окупает тот недостаток внимания…