Эти обстоятельства повлияли на весь ход судьбы князя, на всю его карьеру.

Во-первых, его старались не использовать как военачальника в Карелии, на литовском и ливонском рубежах. Почти всегда — на юге и юго-востоке. Это и выглядит естественно: здесь князь мог свободно располагать воинскими силами своих городов, быстро собирать их и бросать на отпор неприятелю. К тому же он был кровно заинтересован в том, чтобы принадлежащие ему земли не разорялись от татарских набегов… Так Воротынский волей-неволей оказался «специалистом» по южному направлению.

Во-вторых, благодаря полной экономической самостоятельности и политической силе Михаила Ивановича московское правительство вечно опасалось измены с его стороны. Когда перебежчиком становится провинциальный сын боярский — это по большому счету ерунда в масштабах всего государства. Когда бежит за рубеж окольничий или боярин (особенно если это значительный воевода) — это болезненная проблема, крупная неприятность… Но в общем подобная «авария» тоже исправима. А вот переход на неприятельскую сторону такого «полудержавного властелина», как Воротынский, или хотя бы какая-то тайная договоренность его с крымцами (скажем, о беспрепятственном пропуске их войска через владения князя) могли обернуться катастрофой. Михаила Ивановича побаивались, за ним приглядывали, его «обезвреживали» опалой; исход судьбы князя отчасти предрешен был высочайшим его положением. Такой крупный человек жерновами московской государственности не перемалывался, не становился меньше — настолько меньше, чтобы стать безопасным… Смерть притягивала к себе Воротынского, притягивала, звала, несколько раз приближалась вплотную, заглядывала в самые очи, но медлила; под конец она все-таки добралась до князя. И была она так нехороша, никому не пожелаешь такой смерти. Он ушел из жизни в терновом венце опального победителя, фальшивого изменника. Ушел страшно. Неудобный человек, он принадлежал минувшей эпохе. В XV веке десятки таких властителей правили лоскутной Русью. В XVI остались двое-трое. Но и этого было слишком много, ибо время поменяло цвета. Единодержавие утверждало себя сталью и кровью. Оно было благом и в то же время — тяжким бременем для страны.

Воротынские происходили от черниговских князей-Рюриковичей. Их семейство перешло из литовских владений на службу великому князю московскому Ивану III Великому в 1487 году. Затем они служили — иногда удачно, иногда не слишком — его наследнику Василию III.

Исчерпывающее «резюме» всей карьере отца нашего героя, князя Ивана Михайловича, принадлежит перу историка А. А. Зимина: «И. М. Воротынский при дворе Василия III занимал высокое положение «слуги», сохраняя остатки былой независимости. В военных действиях он принимал участие только тогда, когда речь шла о южных и западных границах Руси, то есть о территориях, непосредственно связанных с его уделом… В военных службах при кн. Иване, как и при других служилых князьях, то в первых, то во вторых воеводах неотступно находились московские военачальники, как бы страхуя Василия III от возможной измены Воротынского князя. Самостоятельное руководство крупными вооруженными соединениями И. М. Воротынскому не поручалось»[219].

Среди «служилых князей» Иван Михайлович Воротынский был своего рода рекордсменом по числу наиболее значительных воеводских назначений. На общем фоне таких же князей, еще недавно имевших почти полную независимость, а ныне впрягшихся в тяжелую лямку российской государственности под рукой сурового возницы — великого князя московского, И. М. Воротынский представляет собой необычный феномен. Он ставился во главе больших ратей полтора десятка раз, и из всех крупных полководцев эпохи Василия III сравниться с ним по количеству подобного рода назначений может один лишь князь В. В. Шуйский-Немой, доверенный государев служилец. Иначе говоря, он с редкими перерывами без конца исполнял воеводскую службу. Это, думается, свидетельствует о незаурядном доверии к Воротынскому со стороны Василия III и не менее того — о тактическом таланте князя. Не вполне прав А. А. Зимин, когда пишет, что самостоятельное командование полевыми соединениями ему не поручалось. Нет, и такое бывало, притом бывало неоднократно. Но даже если Воротынского и сопровождали в походе великокняжеские воеводы, он имел право на значительный диапазон самостоятельных действий.

С другой стороны, особое положение Ивана Михайловича при великих князьях московских может быть связано и с особым положением его до перехода под власть Москвы (это произошло еще при Иване III). По меткому замечанию современного историка М. М. Крома, под управлением великих князей литовских «в отличие от своей «братии» — других черниговских княжат, Воротынские и Одоевские не превратились в обычных вотчинников и сохранили к концу столетия княжеские права… Как подобает князьям, Воротынские и Одоевские имели собственных бояр и слуг, которых жаловали за службу селами… Воротынские располагали, можно предположить, внушительными отрядами вооруженных слуг — судя по их набегам на соседние территории в 80—90-х гг.»[220].

Иначе говоря, московское правительство стремилось как можно чаще использовать самостоятельный военный ресурс удела Воротынских.

Летом 1535 года Иван Михайлович умер.

В лице своего отца Михаил Иванович получил наилучшего наставника по тактике, какого только можно представить. Князь Иван полжизни провел в боях и походах и стал для сына живой военной академией.

Остается добавить: ни отцу Михаила Ивановича, ни ему самому долгое время не давали думных чинов, позволявших проявить себя у рычагов центральной власти. Отец князя ушел из жизни, так и не получив боярского (и даже окольнического!) чина. Михаилу Ивановичу боярство досталось всего за несколько лет до гибели. Причина проста: все та же осторожность московского правительства, все то же крайне разборчивое отношение его к богатым служилым князьям. В ряде случаев этот расчет полностью себя оправдывал. Так, в регентство Елены Глинской бежали в Литву князь Семен Федорович Бельский и окольничий Иван Васильевич Ляцкий, две очень крупные фигуры. Первый из них впоследствии наводил татар на русские «украйны».

В середине XVI столетия переходы представителей русской служилой знати в Литву стали довольно часты. Тут было чего опасаться…

В первую опалу Михаил Иванович попал вместе с отцом, как раз по делу о перебежчиках Бельском и Ляцком. Летопись бесстрастно доносит историю большой трагедии: «Со службы… из Серпухова побежали князь Семен Федорович Бельской да окольничий Иван Васильевич сын Лятцкого с сыном. А советников их, брата князя Семенова князя Ивана Федоровича Бельского же да князя Ивана Михайловича Воротынского же и з детьми (а значит, и с юным Михаилом Воротынским. — Д. В.), велел поимати князь великий и мати его великая княгиня и, оковй, за приставы посадити»[221]. Это произошло летом 1534 года. Какие-то связи между Воротынскими и Ляцким действительно могли иметь место. Так, Иван Михайлович был женат первым браком на Анастасии Ивановне Захарьиной — близкой родственнице И. В. Ляцкого. Подозрения в том, что князь сыграл роль «советника» в «изменном деле», как тогда выражались, небеспочвенны.