– Она попытается вернуть Питера, Лара Джин!

– Точно, – произношу я и чувствую внезапную боль, даже когда говорю это. – Конечно, она попытается.

– Не дай ей, – предупреждает он.

– Не дам, – отвечаю я, и слова звучат такими неуверенными, мягкими, как желе.

До сих пор не понимала, но, возможно, я все это время вела отсчет до этого момента. Когда Женевьева захочет вернуть Питера обратно. Когда Питер поймет, что все это было идиотским маленьким экскурсом и теперь для него пришло время возвращаться туда, где его место. К человеку, которому он принадлежит.

* * *

Я не планировала рассказывать Питеру о том, что Джош поцеловал меня. Действительно не собиралась. Но мы с Лукасом идем вместе, и я вижу его и Женевьеву, идущих по коридору. Лукас бросает на меня многозначительный взгляд, который я не заметила. По крайней мере, делаю вид, что не заметила.

На уроке химии я пишу Питеру записку.

«Ты был прав по поводу Джоша».

Я слегка постукиваю его по спине и незаметно сую записку ему в руку. Когда он прочитывает ее, то выпрямляется и сразу же что-то пишет в ответ.

«А поконкретней».

«Он поцеловал меня».

Когда Питер застывает, стыдно признаться, но я чувствую себя немного оправданной. Я жду его ответа, но он ничего не пишет.

Как только звенит звонок, он оборачивается и произносит:

– Какого черта? Как это вообще случилось?

– Он зашел, чтобы помочь нам нарядить елку.

– А что потом? Он поцеловал тебя перед Китти?

– Нет! Мы были только вдвоем дома.

Питер выглядит очень раздраженным, и я начинаю жалеть, что упомянула об этом случае.

– Какого черта он думал, целуя мою девушку? Это, блин, смешно. Мне нужно сказать ему кое-что…

– Погоди, что? Нет!

– Лара Джин, я должен. Я не могу просто взять и спустить это ему с рук.

Я встаю и начинаю собирать сумку.

– Питер, тебе лучше ничего ему не говорить. Я серьезно.

Питер молча за мной наблюдает. А потом спрашивает:

– А ты поцеловала его в ответ?

– Какое это имеет значение?

Он выглядит ошеломленным.

– Ты злишься на меня за что-то?

– Нет, – отвечаю я. – Но буду, если ты что– нибудь скажешь Джошу.

– Отлично, – произносит он.

– Отлично, – говорю я в ответ.

Я НЕ ВИДЕЛА ДЖОША С ТЕХ ПОР, как он поцеловал меня. Но когда вечером я возвращаюсь домой из библиотеки, он сидит на крыльце в своей синей парке и ждет меня. В доме горит свет: папа дома. В спальне Китти тоже зажжена лампа. Я предпочла бы избежать Джоша, но он здесь, у моего дома.

– Привет, – говорит он. – Можно с тобой поговорить?

Я сажусь рядом с ним и смотрю прямо перед собой через дорогу. Мисс Ротшильд тоже поставила елку. Она всегда устанавливает ее у окна возле двери, чтобы люди могли видеть елку с улицы.

– Мы должны разобраться, что будем делать, до возвращения Марго. То, что произошло, было моей виной. Я должен быть тем, кто ей расскажет.

Я в недоумении уставилась на него.

– Рассказать ей? Ты что, рехнулся? Мы никогда не скажем Марго, потому что там нечего рассказывать.

Он выставляет вперед подбородок.

– Я не хочу хранить от нее секреты.

– Ты должен был подумать об этом до того, как поцеловал меня! – сердито шепчу я. – И тебе на заметку: если кто и расскажет ей, то это буду я. Я ее сестра. А ты был всего лишь ее бойфрендом. И ты даже больше им не являешься, так что…

Обида и боль застывают на его лице.

– Я никогда не был всего лишь бойфрендом Марго. Для меня это тоже странно. Похоже, что с тех пор, как я получил то письмо. – Он колеблется. – Забудь.

– Просто скажи, – говорю я.

– С тех пор как я получил то письмо, между нами все пошло кувырком. Это несправедливо. Ты высказала, что хотела сказать, а я тот, кто должен был пересмотреть все, что думаю о тебе. Я должен был разобраться с этим в своей голове. Ты застала меня врасплох, а потом просто отгородилась. Ты начала встречаться с Кавински, перестала быть моим другом. – Он делает выдох. – С тех пор, как я получил то письмо… Я не мог перестать о тебе думать.

Я все что угодно ожидала от него услышать, но только не это. Определенно не это.

– Джош.

– Знаю, ты не хочешь этого слышать, но просто дай мне сказать, что мне нужно сказать, ладно?

Я киваю.

– Я терпеть не могу то, что ты с Кавински. Ненавижу. Он недостаточно хорош для тебя. Извини, что говорю это, но он совсем не подходит тебе. На мой взгляд, ни один парень не будет достаточно хорош для тебя. Меньше всего я. – Джош опускает голову, а затем неожиданно поднимает на меня глаза и говорит:

– Был один раз, полагаю, пару лет назад. Мы пешком возвращались домой от кого-то, думаю, от Майка.

Было жарко, почти смеркалось. Я была в ярости, потому что старший брат Майка, Джимми, обещал, что подвезет нас до дома, а потом смотался куда-то и не вернулся, так что нам пришлось идти пешком. На мне были эспадрильи, и ноги ужасно болели. Джош продолжал говорить мне, чтобы я не отставала.

Он тихо продолжает:

– Были только я и ты. На тебе была та рыжевато-коричневая замшевая рубашка с бахромой, которую ты, бывало, носила с бретелями и из-под которой был виден твой пупок.

– Моя рубашка «Покахонтас-встречает-стиль-Шер-семидесятых». – Ах, как любила я эту рубашку.

– Я почти поцеловал тебя в тот день. Я думал об этом. У меня был какой-то странный порыв. Мне просто хотелось посмотреть, на что это будет похоже.

Мое сердце прекращает биться.

– А потом?

– А потом я не знаю. Думаю, я забыл об этом.

Я делаю выдох.

– Мне жаль, что ты получил то письмо. Ты никогда не должен был его увидеть. Не предполагалось, что ты его когда-либо прочтешь. Оно было только для меня.

– Может быть, это судьба. Возможно, все это должно было произойти именно так, потому что… потому что всегда должны были быть ты и я.

Я говорю первое, что приходит на ум.

– Нет, не должны были. – И я понимаю, что это правда.

В этот момент я понимаю, что не люблю его, что не любила уже какое-то время. Что, может быть, вовсе никогда не любила. Вот он, прямо здесь, бери его. Я могла бы его снова поцеловать, могла бы сделать своим. Но я не хочу его. Я хочу кое-кого другого. Странно, потратить так много времени, желая чего-то, кого-то, а потом в один прекрасный день вдруг просто остановиться.