И Великий Поход, понял он, ничем не лучше. Трещины раскрылись, и Рок вогнал в них клинья так же резко, как судостроители отсекают доски с подпиленных дерев. То, что расколото, может разбиться на куски. Армия Среднего Севера шла под несомненной угрозой надвигающейся катастрофы.

И вновь, и вновь, по крайней мере, раз в неделю, его Лорд-и-Бог отзывал его в запас, и он приходил в обитую кожей опочивальню в Амбилике, чтобы пуститься в… безумные рассуждения.

– Ты часто впадаешь в уныние от того дня в Шиме.

Тот самый день, когда Келлхус был провозглашен аспект-императором. Пройас, откашлявшись, отвел глаза. Двадцать лет прошло, двадцать лет мучений и раздоров, а образ старого наставника, ныне отверженного, стоял перед глазами Священного аспект-императора, мучая, как никогда. Воспоминание, похожее на ожог, полученный в детстве, который уже не болит, но слишком изуродовал кожу, и к нему не хочется прикасаться.

– Я любил Акхеймиона.

А как мог мальчик, особенно такой любопытный и развитый не по годам, не любить своего первого настоящего учителя? Дети способны почувствовать разницу между обязанностью, которая является лишь разновидностью самоуважения, и подлинным интересом. Акхеймион учил его не из чувства долга, а для того, чтобы научить вести за руку ребенка, заблудившегося в причудливом мире. Он учил юного господина Пройаса, а не второго сына короля конриян.

– Но тебя тревожит то… – заметил Келлхус, – как может настолько мудрый и кроткий человек осуждать меня.

– Его отвергли, – ответил Пройас, тяжело вздохнув. – Ни один обманутый муж не обладает мудростью и смирением.

Он вспомнил, как Акхеймион приходил к нему – приходил под угрозой смерти, когда Первая Священная Война разгорелась в Карасканде. Вспомнил собственное малодушие, как он не нашел в себе сил наблюдать, как кудесник примет весть о невозможном…

О том, что Эсменет, его жена, утратив надежду, разделила ложе с Воином-Пророком.

– До сих пор тебя это беспокоит.

Экзальт-генерал пристально посмотрел на своего Повелителя-и-Бога и поджал губы, с трудом признавая правоту этих слов.

– Да.

– Так сильно, что ты читаешь его «Компендиум».

Пройас улыбнулся. Многие годы он задавал себе вопрос, когда же Келлхус вызовет его на это маленькое откровение.

– Я читаю список обвинений против тебя.

– И ты в них поверил?

– Конечно, нет.

Священный аспект-император нахмурился, словно недовольный пылкостью этого возражения. Он опустил глаза к огню, трепещущему в восьмиугольнике камина.

– Почему же, если они истинны?

Зрячее пламя затрещало в тишине.

Экзальт-генерал уставился на Повелителя-и-Бога с напряженным недоумением. Простая одежда. Скульптурный профиль лица, которому придавали серьезность и глубину архаично подстриженные волосы и борода, мудрость и ясность взгляда. Свечение, витающее у его ладоней, будто невидимые облака навечно сгустились над ними.

– Что… Что вы сказали?

– Что люди для меня – дети, точь-в-точь как утверждает Акхеймион.

– Как и вы – отец для нас!

Анасуримбор Келлхус смерил его бесстрастным взглядом.

– Какой отец убивает столько сыновей?

Откуда эта печаль? Что за сомнение? После такой долгой кампании, оставшись в живых после стольких бедствий, как мог человек, придававший ей большое значение, задавать настолько каверзные вопросы?

– Божественный, – заявил экзальт-генерал.

Шранки становились все более дерзкими по мере того, как голод среди них нарастал. Вскоре не проходило и дня без жестоких стычек. Теперь на разведку и патрулирование кидрухильцы отваживались выезжать лишь крупными эскадронами, уязвленные потерей двух отрядов, одним из которых командовал младший сын короля Коита Нарнола, Агабон. Армия Среднего Севера выступала и становилась лагерем, готовая к атаке. Днем они собирались в огромный, в милю длиной шеврон, с тяжело вооруженными туньерийцами впереди, галеотами на левом фланге, тидоннийцами на правом, и навьюченными животными позади и в середине. Ночью разбивали лагеря плотными, концентрическими кругами, и не меньше четверти бойцов отправлялись в дозор, обходя по периметру лагерь. Строевые учения устраивались с нерегулярными интервалами, чтобы каждый человек знал свое место. Проявлявших вялость публично секли. Последние отряды в колонне назначались следить за отхожими местами.

Несмотря на нарастающую усталость, люди Великого Похода, отправляясь в путь, запевали песни, исполняя, как правило, заудунианские гимны, но порой звучали и народные песни с далекой родины. Одни были веселыми и скабрезными, другие печальными, но одна песня – «Плач нищего» – стала особенно популярна. Порой хор в тысячу голосов затягивал эту песнь, жалуясь на все вокруг – от натертых задов до язв на членах, – а в ответ многие тысячи разражались еще более вопиющими злосчастьями. Один из воинов, галеотский агмундрман по имени Шосс, приобрел популярность благодаря своим веселым стишкам.

Так Армия Среднего Севера, шутя, приближалась к Полчищу.

Но на вечерних советах Каютаса никакого веселья не наблюдалось. Принц-империал всегда начинал собрания с того, что у него нет никаких вестей из дома, поэтому забрасывал всех вопросами. Он объяснял, что его встречи со своим Святым отцом слишком редки и кратки, чтобы позволить себе такие расспросы, особенно когда перед ними стоит такая тяжелая задача.

Поставка провизии оказалась под угрозой настолько, что рабам, сопровождавшим Поход, урезали паек, в котором они нуждались для восстановления сил, больше, чем вполовину. От недоедания стали заболевать гораздо больше; каждый день слегало по дюжине, иные сразу умирали или обреченно плелись позади всех, и участь их была предрешена.

Наличие рабов, как напоминал Каютас командующим, было не больше чем уступкой Святого отца аристократам. Скоро придется ими пожертвовать. Принц-империал призывал вспомнить события Первой Священной Войны и бесславную бойню проституток, обслуживающих армию.

– Наступят времена, когда каждому придется убить своего раба, – говорил он. – Каждому. Тот, кто не решится на такое, будет казнен вместо раба. Помните, братья: жестокость на войне – является преступлением лишь в отсутствие необходимости. Сострадание. Щедрость. Все это скоро станет грехом чрезмерности.

Не было нужды говорить очевидное, что такая необходимость может прижать их буквально через несколько дней, если только фуражирам не удастся найти способ снабжать армию большим количеством дичи. Даже пони и вьючный скот не могли прокормиться из-за засухи.

И как всегда, обсуждение возвращалось к причине их бедствий: Полчищу. Каютас допрашивал одного командира за другим, добиваясь наиболее разумных соображений на основе их наблюдений: тактики выманивания шранков для их истребления, а также насколько агрессивнее сделает их голод.