Он обернулся и посмотрел на меня.

– Прощай, Элеанор, – сказал он.

И шагнул в ночь. Порыв ветра с грохотом захлопнул за ним дверь. Я стояла с дикими глазами, задыхаясь.

– Довольна?

Отец вышел из темной гостиной. В руке он держал бокал бренди. Напиток слегка расплескался, когда папа споткнулся, шагая ко мне.

– Он тебя не полюбит, – сказал отец. – Это не в его природе. Я пытался тебя предостеречь.

– Что он такое?

– Творение твоей бабушки, – ответил он. – Предназначенное для присмотра за детьми.

Он рассмеялся.

– Не понимаю.

– Еще бы. Тебе ли это понимать?

– Почему ты ведешь себя так с Артуром? – спросила я. – Ты женат. Ты вообще не думаешь о том, как поступаешь с мамой?

Отец издал низкий рык.

– Не суйся.

Это меня разозлило.

– Это еще почему? – спросила я. – Я всего лишь пытаюсь разобраться, стать частью этого дома, а от тебя слышу вечно одни запреты. Почему? Чего ты так боишься? – Я сделала еще шаг к нему, и он попятился, а бренди снова перелилось через край бокала и выплеснулось на пол. – Ты боишься, что я что-то выясню? Что? Что ты влюблен в него? Что ты не хочешь отпускать его после бабушкиной смерти, хотя сам он хочет уйти?

Отец отшатнулся, споткнулся и удержался на ногах, лишь навалившись на входную дверь.

– А знаешь, права была моя сестра насчет тебя, – сказал он. – От тебя одни проблемы. Лучше бы ты никогда не возвращалась.

– Папа, – сказала я, отступая на шаг. Мои глаза наполнились слезами. – Ты же это не всерьез.

Он опустил взгляд, и я поняла, что он говорил серьезно. Он боялся. Ему было стыдно. Он был такой же, как я. Я вдруг поняла.

– Ты не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, – сказала я. – Но ты не хочешь его терять.

– Я не знал, как ему помочь, – сказал отец. И разрыдался.

Мне хотелось подбежать к нему, обнять. Я поняла, что мы могли бы в этом разобраться. У нас с ним не типичная размолвка, какие бывают между отцами и дочерями, но, опять же, мы не такие, как все. Мы – Заррины.

– Мне нужно рассказать тебе кое-что, – начала я. – Почему я бросила школу.

Но папин взгляд метнулся вверх, куда-то за мою спину и поверх моей головы.

– Господи, Майлз, – сказала grand-mère с верхней площадки лестницы. – Ты что, пьян?

Он посмотрел на бокал в своей руке так, словно видел его впервые.

– Отправляйся спать, – сказала она. Отец зашагал вверх по ступенькам. По пути он метнул на меня взгляд. В этом взгляде читалось: помоги. Но теперь пришла моя очередь ломать голову, как ему помочь.

– Мне жаль, – сказала мне grand-mère, когда отец ушел. – Поверить не могу, что он так с тобой разговаривал. Что он такое говорил!

– Все в порядке, – сказала я. – Он просто был не в духе.

Grand-mère нахмурилась и покачала головой.

– Это неприемлемо, – сказала она. – Просто неприемлемо. – Что-то в ее голосе встревожило меня. Она словно приняла какое-то решение.

– Утром я поговорю с ним о случившемся, – сказала я. – Он поспит, и мы со всем справимся.

– Элеанор, милая, – сказала grand-mère. – Если тебе лучше, ты не могла бы сходить в кухню, принести мне чего-нибудь? Может, хлеба с маслом?

– Ты же позволишь мне с ним поговорить?

– Разумеется. Утром.

Я отправилась в кухню. Маргарет стояла перед раковиной. Едва я вошла, она начала стонать, постепенно поднимая тон голоса.

– Не смей, – сказала я. Она умолкла. Я отрезала ломтик белого хлеба и намазала его маслом. Когда я принесла хлеб grand-mère, та уже была в постели, под одеялами.

– Отец лег спать? – спросила я.

– Ушел. – Grand-mère жестом пригласила меня к себе в комнату. – Не хочешь войти, моя дорогая?

– Я… очень расстроена, – сказала я. И только теперь заметила, что плачу. – Думаю, мне просто надо немного поспать.

– Милая моя девочка. Надеюсь, ты знаешь, что я всегда защищу тебя от людей, которые ничего не понимают.

– Он не такой уж плохой, – сказала я. Слезы по-прежнему катились градом. – Уверена, ты его переубедила. Он больше никогда такого себе не позволит. Прошу, не будь к нему слишком строга.

– Ты очень великодушна, – сказала grand-mère. – Это мне в тебе нравится. Добрых снов, моя дорогая.

Наутро отец не появился за завтраком.

Я проверила лес, берег, даже сходила в город на почту, чтобы спросить о нем.

Вернувшись, я обнаружила отца в гостиной. Он сидел в низком кресле и читал газету.

– Папа, – сказала я, входя. – Прости за вчерашнюю ночь. Мы оба наговорили лишнего, и я…

– Ерунда, – сказал он из-за газеты. – Я только хочу, чтобы ты была счастлива.

– Но… – Я посмотрела налево и направо, и только потом села на колени перед его креслом. – Я хочу знать, что ты пытался мне сказать. Прошу, ответь, что такое Артур? Ты сказал, он бабушкино творение. Что это значит?

– Это не важно, пока ты счастлива.

– Но я не счастлива. Мне… – Я заметила, что через каждые пять слов невольно оглядываюсь через плечо. – Мне страшно, папа.

– Ерунда.

– Но…

– Я только хочу, чтобы ты была счастлива.

Я схватилась за газету и вырвала ее из папиных рук. И не смогла отвести взгляда от его абсолютно пустого лица.

Я думала, что увижу, если с ним что-то не так. Например, другой взгляд или цвет волос. Но он выглядел в точности как мой отец.

– Папа, – взмолилась я. – Скажи, что не так. Прошу тебя, папа.

– Ерунда, – ответил он.

Поначалу я испугалась. А потом разозлилась.

Я поднялась по лестнице и заколотила кулаками в дверь grand-mère. Она отозвалась не сразу.

– Элеанор, милая, – сказала она. – Я так устала. Ты не могла бы зайти в другое время?

Я подергала ручку. Заперто.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала я.

Она вздохнула и слезла с постели, на удивление громко ударив ногами в пол. Я услышала за дверью шелест юбок и быстрые шаги, после чего замок щелкнул.

– Хорошо, входи, – сказала grand-mère.

Открыв дверь, я увидела, что она уже снова лежит в постели. Комната выглядела немного неопрятно, нетипично для нее. Краем глаза я заметила что-то на полу, что-то черное и сверкающее на фоне яркого ковра, под краем кровати. Что это?