известны, дает свое глубочайшее истолкование с позиций православия. К сожалению, его истолкование сновидений гораздо менее известно, хотя оно имеет огромное теоретическое и практическое значение, и особенно для людей верующих и мыслящих. В одном из писем он дает свою классификацию сновидений, основанную на святоотеческом учении, а именно опираясь на ученика Симеона Нового Богослова Никиту Стифата: «одни из сновидений суть простые сны, другие — зрения, иные — откровения. Признак простых снов таков, что они не пребывают в мечтательности ума неизменными, но имеют мечтание смущенное и часто изменяющееся из одного предмета в другой; от каковых мечтаний не бывает никакой пользы, и самое то мечтание по возбуждении от сна погибает, почему тщательные и должны это презирать. Признак зрений такой, что они, во-первых, бывают неизменны и не преобразуются от одного в другое, но остаются напечатленными в уме в продолжение многих лет и не забываются. Во-вторых, они показывают событие или исход вещей будущих, и от умиления и страшных видений бывают виновны душевной пользы, и зрящего, по причине страшного неизменного видения зримых, приводят в трепет и сетование; и потому видения таких зрений за великую вещь вменять должно тщательным. Простые сны бывают людям обыкновенным, подверженным чревоугодию и другим страстям; по причине мрачности ума их воображаются и наигрываются разные сновидения от бесов. Зрения бывают людям тщательным и очищающим свои душевные чувства, которые чрез зримое в сновидении благодетельствуемы бывают к постижению вещей Божественных и к большему духовному восхождению. Откровения бывают людям совершенным и действуемым от Божественного Духа, которые долгим и крайним воздержанием и подвигами и трудами по Бозе достигли степени пророков Церкви Божией»[380].

Нисколько не умаляя значения учения Фрейда, Юнга и в целом всего психоанализа, а также психологических теорий сновидений, можно утверждать, что данная классификация имеет серьезнейшее методологическое значение для любых теорий сновидений, начиная от древнегреческого Артемидора и вплоть до современных, поскольку преподобный Амвросий обращает внимание не просто на всякие сновидения, а на сновидения, выражающие глубинные механизмы работы человеческого ума, сердца и души. Подобные сновидения способны раскрывать будущее течение жизни и тем самым, несмотря на иногда зловещий характер образов, приносить душевную пользу от трепета и раскаяния. Что же касается снов-откровений, то в силу того, что они являются продуктом высокоразвитой психики высокодуховных, людей совершенных и постоянно совершенствующихся благодаря долгому воздержанию споспешествованию по праведному пути, то они являются, по существу, вещими снами, снами, передающими волю Божию.

Следует отметить, что немалую помощь о. Амвросию оказал его письмоводитель о. Климент, тоже высокообразованный человек, знавший древние и современные языки и перешедший в свое время из лютеранства в православие, хотя, естественно, о. Амвросий все письма диктовал лично и на всех письмах лежит печать его необыкновенной духовной личности православного монаха, истинного старца Оптиной Пустыни.

Касаясь монашества, Амвросий пишет, что оно произошло «от желания жить в точности по евангельскому учению»[381]. Он считал монашество высшей ступенью покаяния. Не случайно во многих местах говоря о покаянии, Амвросий отмечает, что «Евангелие тем начинает и оканчивается: Покайтеся! А мы ленимся приносить покаяние и вместо этого беремся исследовать то, что выше нас и что от нас совсем не требуется»[382]. Сейчас это звучит так же актуально, как и во времена Амвросия. Достаточно сказать, что многие международные конфликты и даже войны XIX, XX и XXI века могли бы не начаться и не быть, если бы власть имущие и в целом народы вовремя покаялись бы в своих заблуждениях и грехах. К сожалению, этого не произошло и почти не происходит за редким исключением. Например, только что иерархи Русской Православной церкви Польши подписали совместный документ, направленный к народам России и Польши, об обоюдном покаянии, чтобы снять все те препятствия, которые мешали и мешают нормальным взаимоотношениям между нашими народами.

Особое внимание Амвросий обращал на существенное различие между монашеством и белым духовенством, не говоря уже о науке и мирской жизни. Только монашество, по его мнению, способно предоставить человеку «свободу мыслей», поскольку белое духовенство во многом связано с мирскими заботами, не говоря уже о людях мирской жизни вообще, а наука часто порождает горделивость ума, которая приводит человека к роковым ошибкам, сбивая его с истинного пути. Монашество дает истинную свободу мысли во всех отношениях, освобождая человека от множества соблазнов и пороков, обуревающих род людской, и в этом смысле свобода мысли в монашестве — один из самых драгоценных даров, ниспосылаемых человеку свыше, даров, которые даются не каждому, и не каждый человек способен нести ответственность за столь полную, глубокую, возвышенную и универсальную свободу. Не случайно Амвросий тем, кто спрашивал у него, какой лучше избрать путь — обратиться в монашество или белое духовенство, без колебаний советовал избрать монашеский путь.

Исключительно большое внимание, как это видно из многих писем, Амвросий уделяет покаянию как самому важному и значительному таинству, благодаря которому человек находит истинный путь к спасению. Он постоянно обращается к теме покаяния в самых разных аспектах, чтобы показать его необычайную значимость в жизни человека. Так, покаяние он связывает со смирением, одной из существеннейших добродетелей христианина: «Вообще под христианскими делами разумеется исполнение животворных заповедей Божиих, которыми исправляется сердце человека, а не просто нагие видимые дела. При оскудении же делания заповедей приемлется смирение, растворенное покаянием; и наоборот, как показано у св. Исаака Сирина (Слово 34, страница 168)»[383]. Подчеркивая, что главная сила покаяния состоит в смирении, он отмечает, что существуют разные степени смирения, как у всякой добродетели. Отмечая, что человек может получать спасение через смиренное покаяние, он предупреждает об опасности искать спасение между страхом и надеждой, полагая, что и то, и другое весьма опасно, поскольку, если рушится надежда, человек впадает в отчаяние, а от отчаяния он часто переходит к надежде, что тоже опасно. Только смиренное покаяние может вывести человека на праведный путь спасения. Здесь Амвросий выявляет очень тонкую связь между смирением и покаянием, равно как мы увидим затем, между покаянием и другими христианскими добродетелями.

Говоря о страхе и надежде, Амвросий понимает под страхом обычный житейский страх, страх человека за свою жизнь, за близких, страх перед опасностью и т. д., а вовсе не страх Божий, который, напротив, согласно многим утверждениям Амвросия, лежит в основе всей человеческой жизни, всех человеческих свершений и деяний: «Во всякое время да держимся страха Божия, и страх Божий сохранит нас от всякого зла, тайного и явного, если тотчас же будем прибегать к Богу с покаянием и потом, в свое