– Сказали, что это поможет в профилактике против зубного камня. Да и, наверное, нужно изменить диету, питание.

Алеста машинально положила руку на свой совершенно плоский пока еще живот.

– Ждешь?

Я улыбнулась.

– Жду. Очень жду, – она вернула такую застенчивую улыбку, что мне нехотя вспомнились книги Крапивина и описанные им отношения между людьми – те самые искренние, настоящие, живые и теплые. – Незачем малышу, чтобы у мамы десны кровили.

Мне вновь вспомнилась Виилма. Давать советы человеку незнакомому – дело опасное. Оно и знакомому-то рискованно – всегда есть шанс, что тебя мягко отправят в ответ, но я не удержалась, подумала, что Алеста поймет, услышит. И потому спросила:

– Знаешь, отчего у людей кровят десны? Это гингивитом называется.

– Отчего?

– От того, что человек хочет опечалить того, кто опечалил его.

– Правда?

Мы шагали вдоль по улице; проплыл мимо вход в парикмахерскую, продуктовый мини магазинчик; проехал двадцать третий автобус. Аля смотрела на меня с любопытством, но совершенно беззлобно, не выказывая защитной реакции, какая возникла бы у многих на ее месте. У меня с души свалился камень – если бы она ощетинилась, я не стала бы продолжать.

– Скажи, есть ли кто-то, кто опечалил тебя в прошлом, и теперь тебе иногда хочется сказать ему что-то обидное или чуть мстительное в ответ, чтобы обидеть или доказать, что ты была права?

Алеста задумалась – по тротуару цокали ее туфли на низеньком каблучке. Интересно, какого мира эта обувь – Уровней или Танэо?

– Есть, – она не стала скрывать – улыбнулась честно и чуть грустно. – Мама. И сестра. Они еще там, в моем мире, желали мне совсем другой судьбы. Многое запрещали, не хотели, чтобы я рожала от мужчины… Вообще не хотели, чтобы я «путалась» с мужчинами. Там у нас… другая система.

– А ты «спуталась»?

– Да, «спуталась». Я сбежала и нашла его, Баала. И теперь, когда я с ним, когда у нас будет маленький и все так хорошо, мне иногда хочется вернуться домой и сказать им – им всем, кто не верил, что такое возможно, – что я счастлива с другими устоями, с другими правилами. Не теми, которые они для меня выстраивали, а своими собственными. Но они все равно не поверят… Обидно.

– Ты отпусти это.

– Как?

– Прости себя за это желание «обидеть» маму и сестру в ответ. Они, как умели, желали тебе лучшего.

– Я знаю.

– И у тела попроси прощения за то, что из-за этого желания ему приходится так реагировать – кровоточивостью.

– А это связано?

– Еще как.

– Я не знала, – я тоже раньше не знала. Многие не знают до сих пор. – Я прощу, спасибо тебе. Сама всегда думала, что это неправильно – желать кого-то обидеть, – а если ты говоришь… Баал про тебя рассказывал.

– Что именно?

Мы уже подходили к аптеке; я повернулась и посмотрела на Алю – в ее теплые и веселые глаза.

– Что тебе можно верить. Что ты… умная.

Умная? Хорошо бы «мудрая и рассудительная». А ум без мудрости, как я уже поняла, зачастую доставляет человеку много проблем.

– Спасибо, – мне льстили слова Регносцироса. А еще хотелось выпустить наружу то, что вертелось на языке, и я не стала сдерживаться – сделала это. – Он счастлив с тобой, знаешь? Я никогда его раньше таким не видела, честно. И я знаю, каким он был.

– Я тоже знаю, – Алеста вдруг легко и звонко рассмеялась – качнулись поверх светлого плаща ее темные волосы, – он был «букой». А теперь мы счастливы оба. Очень.

Она была такой довольной, такой счастливой – наверное, так светиться изнутри умеют только будущие, переполненные гармонией мамы.

– А вы кого хотите – девочку или мальчика?

– Нам все равно, лишь бы маленький. И мы его уже очень любим, – она помолчала, а потом добавила. – Знаешь, моя мама бы в это не поверила.

– Вот что? Что ты счастлива с мужчиной?

– Да. Потому что в нашем мире они совсем другим, переломанные системой. Хочешь, я расскажу?

– Хочу.

В моем ответе не прозвучало ни ноты фальши, а только истинный интерес, которым я и была переполнена; мы вошли в аптеку.

* * *

– Дрейк… а у нас… когда-нибудь…

В эту минуту мне как никогда сильно хотелось, чтобы человек, который смотрел на меня с той стороны приделанного к стене экрана, был здесь, рядом – обнял за плечи, погладил, просто подержал.

Он знал, о чем речь, – ему не нужно было объяснять.

– Будет ли у нас ребенок?

Тишина кабинета. За окном, притворившись барабанщиком, выстукивал по подоконнику свою неравномерную дробь дождик – текли вниз по стеклу водяные змейки.

– А ты сама как думаешь?

Мне не хотелось думать – верить или не верить, сомневаться, логически мыслить или задавать себе вопросы – мне хотелось просто знать. Иногда это очень нужно, чтобы кто-то сказал тебе то, что ты так сильно хочешь услышать. Не спрашивал, не заставлял волноваться – просто протянул руку и ответил простое, но такое ценное «да».

– Ди…

А я все еще находилась под впечатлением после встречи с Баалом и Алей. Вдохнула атмосферу их дома, их любви, их счастья, и… вдруг захотела в свою жизнь такую же. Положить руку себе на живот, погладить то ценное местечко в глубине, где уже зародился и теперь растет-развивается малыш – самое красивое произведение искусства, которое могут сотворить лишь двое. Двое любящих.

– Ди…

– Я… – хотелось плакать. Я неожиданно снова сделалась маленькой и неуверенной, страстно нуждающейся в твердой и теплой руке, девчонкой, изнывающей услышать фразу из сказки, фразу из собственной мечты. – Я бы этого хотела.

– Отпусти страх, ладно? Что у нас никогда не будет ребенка, что что-то может пойти не так – страх перед будущим. А потом ты придешь ко мне, и я дам тебе тот ответ, который ты так хочешь услышать. Если вопрос все еще останется.

– И ты скажешь «да»?

– Я скажу то, что ты хочешь услышать. Тебе, не боящейся чего бы то ни было, уверенной в себе и во мне Дине. Моей любимой Бернарде. Ладно?

– Ладно, – он прав. Отпусти стрессы, и линия судьбы изменится – не пройдет по критичным точкам твоей собственной зацикленности, не преломится на сомнении, не изогнется лишь потому, что прямо ей мешает пролечь неуверенность. – Хорошо.

Не буду бояться. Что бы нас ни ждало в будущем – не буду этого бояться.

Чтобы не выказать слабости, в которой пока пребывала, я сменила тему:

– Она очень красивая.

– Я знаю.

– Надо же… Алеста. Он дважды спас ее от смерти, хотел отпустить, а после не отпустил. А ты не отпустил его.