Она не позволит Ротману причинить Фенне вред.

– Господин Ротман! – вскричала Спельман, в ужасе взирая на нож. – Что вы делаете?

– Забираю то, что принадлежит мне, – ответил он, и его усы задрожали. – Пятеро сирот, как обещала мне госпожа Гассбик.

Свободной рукой он вцепился в корзину с монетами.

– А деньги эти паршивцы мне задолжали, когда подожгли корабль.

Сем, Эг и Лотта встали рядом с Милу. Эдда изо всех сил удерживала Гассбик, а та извивалась и мычала в посудное полотенце (управляющая польдером успела заткнуть её рот).

– Отпустите Фенну, – сказала Эдда. – Дети никуда с вами не пойдут.

Ротман ухмыльнулся.

– А кто именно из вас намерен мне помешать?

Никто не проронил ни слова. Просто не осмелился. Нож был совсем рядом с яремной веной. Одно движение запястья – и Фенна мертва.

– Ну? – взревел Ротман. – Кто из вас, жалких идиотов, мне помешает?

– Я, – ответил чей-то низкий голос.

Он донёсся со стороны сумрачного коридора, а все пока ещё находились на кухне. Раздались сдавленные вскрики, когда присутствующие уставились на дверной проём, а потом посмотрели на кресло-качалку, стоящее как раз неподалёку. Обезглавленное тело папы-марионетки по-прежнему лежало, безвольно свесившись, где и оставила его Гассбик. Правая рука медленно поднялась и схватилась за подлокотник. Затем левая. Туловище выпрямилось и неторопливо повернулось.

– Отпусти ребёнка, – пророкотал папа-марионетка, и дрожь пробрала всех до костей.

Раздался глухой стук: Милу оглянулась и обнаружила, что Роуз Спельман – в глубоком обмороке. Её голова покоилась на столе.

– Я вам помешаю, – произнёс папа-марионетка хриплым голосом, от которого кровь стыла в жилах.

Милу буквально слышала, как у всех волосы дыбом встали.

– Отпусти девочку, и я сохраню тебе жизнь.

Милу заметила, как в воздухе быстро мелькнула белая перчатка.

Те самые белые перчатки были на руках человека в зелёном плаще, который посетил спектакль! Милу получила от него деньги сегодня вечером.

Кто же это?

Она посмотрела на остальных.

Ротман таращился на марионетку.

– Как?..

– До вас, наверное, дошли интересные слухи? – сказала Милу, тоже понизив голос до зловещего шёпота. – На мельнице живут призраки. Вы что, табличку над воротами не читали?

Ротман недоумённо заморгал. Теперь Гассбик в панике цеплялась за Эдду, а у последней любопытная бровь уехала на середину лба. Спельман всё ещё полулежала, уткнувшись лицом в стол, что-то бессвязно бормоча, пока сознание возвращалось к ней.

– Внемли моему предупреждению, – провыл папа-марионетка и вскинул руки, как будто хотел задушить Ротмана. – Или я раздавлю твой череп и вылью твои мозги через нос.

Пальцы торговца дрогнули. Милу бы рассмеялась, если бы острое лезвие не угрожало Фенне.

– Я располосую тебя ножом, и ты не успеешь ничего сделать, – ответил Ротман, но его голос дрожал, как и усы.

Милу с безмолвной радостью наблюдала, как торговец опускал руку. Она быстро переглянулась с остальными.

Взрослые уже не обращали на них внимания, и взглядом Милу показала друзьям, что надо освободить Фенну.

– Кто… кто ты? – выдавил Ротман, глазея на марионетку.

– Твой самый страшный кошмар…

Лезвие ещё немного опустилось, и Милу ощутила слабое покалывание в ушах. Оно перебежало ей на плечи и ободряюще подтолкнуло вперёд.

– Сейчас, – беззвучно сказала Милу остальным.

Сем качнул ногой: он попал торговцу прямо под коленку, и тот пошатнулся. В тот же миг Фенна изогнулась под невообразимым углом и выскользнула из хватки Ротмана, словно превратившись в жидкость. Нырнув, она кувырком укатилась подальше от противника.

Лотта схватила кружку со шкафчика возле раковины, шагнула к Ротману и выплеснула мужчине в лицо её содержимое, а Милу обрушила подсвечник на руку с ножом. Оружие с лязгом упало на пол.

Милу отшвырнула ногой нож под стол, пока Ротман, шатаясь, протирал глаза. Спустя несколько секунд он взревел от ярости и кинулся к ней с видом, не предвещавшим ничего хорошего. Но не успел сделать и трёх шагов, как Эг вспрыгнул на стол и со всей силы обрушил учётную книгу на голову торговца.

Ротман рухнул ничком на пол. Всё случилось за считаные мгновения.

– Я убил его? – пискнул Эг.

В качестве ответа Ротман издал слабый стон.

Эдда толкнула Гассбик на стул. Директриса лишь возмущённо булькнула. А Эдда быстро взяла лежавшие на столе мотки тонкого шнура и принялась скручивать Ротману руки за спиной.

– Ты не убил его, – сказала она. – Кстати, когда он очнётся, то пожалеет, что не умер. Я лично проверю, чтобы его заперли в самой тёмной камере во всём Амстердаме, где компанию ему составят только крысы и вши.

Спельман выпрямилась и часто заморгала.

– Что произошло? – спросила она, её взгляд упал на Ротмана, и она ахнула. – Как?..

Гассбик сдавленно крякнула из-под своего кляпа-полотенца, физиономия у неё была хмурая и осунувшаяся.

Но Милу неотрывно смотрела на папу-марионетку, который снова обмяк в кресле. Вдруг у дверного косяка появились две руки в белых перчатках. В кухню шагнул некто в зелёном плаще: тот, кого Милу уже видела ранее. Лицо его было скрыто в густой тени.

Человек поднял руки в белых перчатках и откинул капюшон.

Сердце Милу замерло. Она узнала его мгновенно. Он выглядел… как человек на рисунке Лизель.

Его лицо имело форму картофелины, один глаз был чуть больше другого, а уши размером со сливу торчали по бокам головы. А волосы…

Его волосы были цвета жгучего закатного неба.

Милу не могла вымолвить ни слова. Во рту пересохло, как в поле во время засухи, сердце заколотилось.

– Брэм Поппенмейкер? – ахнул Сем.

Казалось, мужчина молчал целую вечность, глядя прямо в глаза Милу, щека у него нервно подёргивалась. Наконец низким голосом, от которого всем опять стало не по себе, он произнёс:

– Верно.

Милу поняла, что кусает губу, лишь когда ощутила на языке металлический привкус крови. Её отец находится здесь. Он увидел её послание и пришёл.