Было далеко за полночь, но сами вербовщики тоже не спали. Они обмывали удачный призыв в одной из комнат на первом этаже корчмы. Судя по описанию, среди них находился и тот плюгавенький человечек, который ввел Головешку в заблуждение. Что особенно мне не понравилось – в глубине комнаты на отдельном столе уже было приготовлено все необходимое, чтобы с утра поставить на каждом рекруте клеймо. По рассказу Гаспара, у них имеется специальный трафарет, который смазывают красками восьми цветов, затем прикладывают к плечу: хлоп по нему подошвой сапога! – и все, тавро готово.

Это означало, что времени у меня всего одна ночь.

– Головешка! – прокравшись к окошку, расположенному на противоположной от входа стене, позвал я его.

Для верности обратившись к нему по прозвищу, наверное, впервые за все время нашего знакомства. Тедов или Теодоров там может оказаться несколько, а второй Головешка – вряд ли. Полным именем называть его тоже не стоило: вдруг кто‑нибудь да запомнит.

– Лео! – радостно донеслось изнутри сарая. Да так громко, что, по‑моему, где‑то в отдалении собаки залаяли. – Лезь к нам: у нас выпивки море! А сейчас еще принесут!

Еще бы не принесли: маркиз де ла Сантисима выплатил тебе жалованье как квалифицированному мечнику, потратиться ты не успел, а значит, денег хватит неделю всех рекрутов с утра до вечера поить. Сколько их тут? Человек двенадцать?

– Теодор, не отвлекайся! На вот, держи. – Из глубины сарая послышалось бульканье жидкости, затем шмыганье носом Головешки: тот, когда выпьет, всегда им шмыгает. – Спой нам еще раз ту, жалобную, – добавил тот же голос. – Про то, как отряд нарвался на засаду и весь погиб. Только один в живых и остался, да и тот без рук и без ног. Она у меня ажно слезу прошибает!

– И у меня тоже! – соглашаясь, крикнул кто‑то из стражников. – У тебя талант, Теодор!

– Да не вопрос! – И Головешка прочистил горло, намереваясь выполнить просьбу.

«Может, действительно его здесь оставить? – слушая в его исполнении на редкость заунывную песнь, размышлял я. – И его талант нашел применение. Вот только без другого его таланта – обнаруживать развалины Прежних – что будем делать мы?!»

– Головешка! – когда песня закончилась, вновь позвал его я. Заодно слушая бульканье вина, чьи‑то всхлипывания и хлопки по плечам самого Теодора: ну, парень, ты даешь! – Ты что, всерьез решил в армию податься?

– Ага!

– И не пожалеешь?

– А чего жалеть‑то, Лео?! Или грудь в крестах, или голова в кустах! Однова живем!

А когда вино закончится, как начнешь рассуждать?

– Лео, – послышался чей‑то незнакомый голос, обращавшийся ко мне, – а ты что, забрать его хочешь?

– Хочу, – не стал отрицать я. – Он мне очень нужен.

– А кто вы такие есть вообще? Люди хоть приличные?

– Мы – охотники за сокровищами Прежних! – прерываясь на глотки́, веско сказал Головешка уже заплетающимся языком.

– Охотники?! Что, самые настоящие?!

– Настоящей некуда!

– Так какого хрена ты в армию записался?!

Вероятно, Головешке ответить было нечего, потому что он промолчал.

– Лео, может, вместо него тогда меня заберешь?

– И меня! И меня! И меня! – раздался хор пьяных голосов.

Я замер: не хватало еще, чтобы и стражники к их просьбе присоединились. Но нет, судя по тому, как те на два голоса затянули уже свою песню о полной трудностей и опасности жизни охраны, без выпивки и у них дело не обошлось.

– Ну так что молчишь, Лео?

– Может, и заберу, – назло Головешке ответил я.

– Э‑э‑э! Лео, ты чего?! – возмутился тот. – Ты что, предать меня решил?

– Ты же пожелал карьеру в армии сделать. Главное, смотри, на засаду не нарвись! Иначе без рук, без ног останешься, – не выдержал я.

И сразу же пожалел об этом. Вдруг обитателям сарая вновь придет желание выслушать эту песню, и тогда я точно выть начну.

Тут за углом послышались чьи‑то шаги, и мне срочно пришлось ретироваться на крышу. Стражники решили обход сделать? Но нет – новоявленным мастерам меча или пики кто‑то из доброхотов принес следующую партию вина. Рекруты не забыли поделиться им со стражей, и вскоре пьянка достигла апогея.

Гонцы за вином пили с одной стороны сарая, стража – с другой, а будущие доблестные воины короля Сагании – внутри его. Ждать, пока они угомонятся, пришлось полночи. От скуки я рассматривал звездное небо, вспоминая названия созвездий и придумывая им новые. Даже немного вздремнуть успел. Угомонились они уже перед рассветом, когда ночная мгла начала сереть.

Тогда‑то мне и пришла пора действовать. Первым делом я выудил ключи от замка из кармана стражника. Оба они, прислонившись друг к другу спиной, давно уже спали. Дальше все пошло куда сложнее: найти в темноте сарая Головешку оказалось задачей сложной – сена там хватало, и потому пользоваться огнем было нельзя. Благо на улице значительно посветлело, и я поступил таким образом. Определив по весу, что данный человек Головешкой быть не может (вес Теодора я на всю жизнь запомнил еще в ущелье Злых Духов, когда нес его на себе несколько дней), волок тело в угол. Если вес казался мне более‑менее подходящим, шел с ним к распахнутой двери, где света было больше.

«Хилый нынче новобранец пошел!» – кривился я, подтаскивая к ней то ли восьмое, то ли девятое тело.

Наконец отыскался и Теодор Модестайн. Дальше оставались совсем уж мелочи: запереть дверь, вложить ключи в карман стражника, взвалить Головешку на плечо, перемахнуть через забор и скрыться в густом как сметана утреннем тумане.

– Что‑то ты долго! Тебя только за смертью посылать! – встретила меня Клер. – Ты куда на всю ночь пропал? И перегаром от тебя издалека несет. Вот и отправляй тебя одного! Знала бы, сама с тобой пошла.

Еще бы перегаром не тянуло, если у меня на плече оставался Тед. Я пока его донес, шею едва не свернул, отворачиваясь.

– Лео, – громко икнув, поднял голову Головешка, – ты все‑таки меня не предал!

И бессильно уронил ее обратно.

Глава 20

Буквально в тот же день мы встретились с энклартами. Есть такие больные на голову люди, которых Клер называет сектантами, Головешка и Блез – придурками, а Гаспар, к моему вящему изумлению, не ведал о них вообще.

Наутро после освобождения несостоявшегося ветерана сагано‑дамарской войны Головешку ожидало жуткое похмелье. Всем своим видом он удивительно походил на вытащенную из воды рыбу. Тот же широко открытый рот и совершенно бессмысленные глаза: «Где я? Что со мной?» Еще его мучило то, что называют похмельем моральным, поскольку остался он без единого медяка. Слышал я, сидючи ночью на крыше, как тот щедро раздаривает деньги: мол, для настоящего охотника они – ничто, пыль под ногами! Взывать к его благоразумию даже пытаться не стал, ибо занятие бесполезное.